Рейнардо не мог не согласигься с сестрой. Виктория всегда была выше сплетен, да и почему бы ее должны были интересовать отношения одной из десятка ее фрейлин и гвардейского капигана? Зато она очень хорошо знала брата и с легкостью играла на струнах его души. Рейнардо чувствовал себя все более одиноким. И уже почти перестал доверять людям.
Тем временем сеньор Уранда закончил допрос и передал защитнику право задавать вопросы.
Сантьяго не очень легко поднялся со своего места и подошел к свидетельской трибуне.
— Когда вы появились на месте преступления, сеньорита Марино была одна? — уточнил он. Солдат кивнул.
— Одна, ваше сиятельство, — подтвердил он.
— И по дороге к ней вам никто не попадался навстречу?
— Нет, ваше сиятельство, — ответил солдат. — Должно быть, убийца ушел другой дорогой, когда услышал наши голоса.
— Однако другая дорога ведет прямиком в Аделонию, а обвиняемый в преступлении капитан Руис сидиг перед нами, — заметил Сантьяго, и Рейнардо уловил в его голосе саркастические нотки. Неужели у него была идея, как выручить своего молочного брата из этой передряги? Рейнардо следовало быть внимательнее.
— Я имел в виду склоны Пико де ла Фронтера, — недовольно пояснил солдат. — Подготовленному человеку ничего не стоило бы забраться по ним вверх и обогнуть гору с другой стороны, пока мы пытались привести сеньориту Марино в себя.
— Однако вы не поднимались по этому склону? — уточнил Сантьяго. Его оппонент презрительно скривился.
— Нет, не поднимался, — ответил тот, — и я уже имел честь докладывать об этом сеньору графу.
— Почему же, позвольте узнать, вы этого не сделали, если это был единственный путь для отступления преступника? — невозмутимо задал следующий вопрос Сантьяго. Солдат начал потихоньку багроветь.
— Потому что тогда нам не пришло это в голову, ваше сиягельство! — отчеканил он. — Мы пытались оказать помощь сеньорите Марино, а, когда поняли, что она мертва, было уже слишком поздно преследовать ее убийцу.
Сантьяго, однако, трудно было сбить с толку воззванием к его сострадательности. Рейнардо подозревал, что той вовсе не существовало.
— Вас было пятеро, если я не ошибаюсь? — уточнил он.
— Именно так, ваше сиятельство! — поклонился солдат.
— И вместо того, чтобы осмотреть место преступления и, возможно, найти какие-то улики или же обнаружить за уступом преступника, вы все впятером толпились вокруг тела сеньориты Марино, а потом принялись обыскивать ее, рассчигывая, что имя ее убийцы окажется у нее в кармане?
Солдат скрипнул зубами, явно непривычный к подобного рода завуалированным оскорблениям.
— Как должно быть вам известно, ваше сиятельство, такое решение принесло свои плоды и действительно подсказало нам имя преступника, — попыгался осадить он герцога Веларде. — Мы обнаружили у сеньориты Марино письмо от капитана Руиса с угрозами и предупреждением о том…
— Да, благодарю, это письмо уже было зачитано уважаемому суду, так что нет смысла пересказывать его своими словами, — прервал его Сантьяго. — Я хотел бы узнать, кому первому пришло в голову обыскать сеньоригу Марино и кто именно обнаружил за ее корсажем эту бумагу.
Свидетель в крайнем удивлении посмотрел в зал, как будто ожидал оттуда ответа на простой, в общем-то, вопрос, однако вокруг стояла оглушительная тишина, и ему пришлось напрячь память.
— Кажется, Эспино ее нашел, — не слишком уверенно ответил он. — Он, собственно, и не предпагал сеньориту обыскивать. Он пыгался какую-то помощь ей оказать, а, когда шнуровку корсажа ей ослаблял, записка и выпала. Мы сами-то ее и не читали, во дворец отвезли. Ну а тут уж и стало ясно…
Рейнардо глубоко вздохнул, поддаваясь эмоциям. Солдаты все сделали правильно, однако сама мысль о том, что кто-то прикасался к мертвому телу Перлы, казалась глумлением над ее памятью. Если будет доказано, что именно Алехо Руис стал причиной подобного надругательства, Рейнардо выберет для него самую мучительную казнь. Пусть даже это будет выглядеть королевской местью.
— Кому именно вы передали записку? — продолжал между тем допрос Сантьяго, хотя отлично знал, что записку они передали регенту как первому лицу в королевстве в отсутствие короля. Он же и распорядился взять капигана Руиса под стражу. Решительный и уверенный в себе правитель. Рейнардо у него еще учиться и учиться.
После возвращения Виктория не отходила от него ни на шаг, словно боялась, что, потеряв любовницу, Рейнардо лишится и рассудка и решит свести счеты с жизнью. Она явно придавала слишком большое значение их отношениям, но Рейнардо не стал отказываться от ее участия. Тем более что Виктория никак не пыгалась повлиять на его мнение относительно вины капитана Руиса во всей этой истории, лишь сочувствовала Рейнардо, вспоминая, как сложно он всегда переносит потери, и обещая быть рядом с ним столько, сколько потребуется.
Волей-неволей Рейнардо возвращался к написанному ею Андресу Касадору письму и ровно тем же словам в объяснениях причины, по которой Виктория просила его отложить свадьбу. Сантьяго дал прочигать его по дороге в столицу, и Рейнардо до сих пор помнил, как поразила его забота сестры, готовой отсрочить собственное счастье ради спокойствия брата.
Но помнил он и недоверие Сантьяго.
— Я перестал понимать Викторию, — устало признался тот, и Рейнардо был склонен отнести эту усталость скорее к творящемуся вокруг беспределу, нежели к неутихающей боли из-за недавнего ранения. — Когда она грубила и ставила свои желания выше всех остальных, я знал, что это в ее характере. Когда она ненавидела Керриллара, закрывшего границы с Аделонией, я был целиком и полностью на ее стороне. Когда она неожиданно прониклась к нему признательностью, я назвал ее сумасшедшей, но все же видел тому правдоподобное объяснение. Теперь я отказываюсь что-либо понимать и оставляю ее сумасбродства на откуп вашему величеству. Что вы скажете, то я и приму на веру. И буду уже от этого строить собственные умозаключения.
А что Рейнардо мог сказать, когда он сам понимал еще меньше? Будучи абсолютно разными, они с Викторией никогда особо не дружили, и лишь последующие собьгтия как будто стали сближать их, позволяя узнать и оценить друг друга. Виктория, на людях изображая резкость, наедине с Рейнардо старалась быть мягкой и терпеливой, но он упорно чувствовал в том фальшь. Виктория ни разу не открылась ему — так, как в любящей семье открывают сердца друг другу близкие люди, — но Рейнардо не мог ее за это осуждать. Сначала родители, выбрав из двоих детей каждый себе по любимцу, разводили их в разные стороны, сравнивая и пытаясь вылепить подобие другого. А потом, после гибели отца, и сам Рейнардо отгородился, не простив сестре ее равнодушия к его смерти и инфантильно считая ее предательницей.
Это уже потом он понял, что именно так Виктория переживает потери: в себе, в одиночестве, не желая делиться и показывать свою слабость. Только вовсе это не было равнодушием. Это было наследием отца, который всегда видел себя именно в Виктории, но который почему-то даже не подумал о том, чтобы дать ей возможность найги для своего характера правильное применение. Она не была создана для того, чтобы вторить мужу и обеспечивать ему тыл. И Рейнардо в последнее время стал склоняться к тому, что Виктория в лице сеньора Керриллара нашла повод разорвать помолвку с Андресом Касадором, чтобы не мучить себя неволей его властности. Андрес VIII, даже приняв в своей стране Конституцию, был ярым приверженцем патриархата и в жене видел лишь мать своих наследников. А Виктория, вне всякого сомнения, мечтала о большем. Ей нужен был муж, способный оценигь ее ум и решимость и желающий пройти с ней жизнь рука об руку, доверяя ей и полагаясь на нее. И Рейнардо, грешным делом, даже стал подумывать о том, кто мог бы составить сестре счастье.
