Рейнардо уложили на плечи мантию, в которой ему полагалось сесть на трон и принимать затем заверения в верности от ближайших подданных, однако он вместо этого неожиданно протянул руку сестре и, дождавшись, когда она послушно подойдет к нему, заключил ее в крепкие объятия. По собору разнесся приглушенный гул умиления, и только Кристининым пальцам стало больно от хватки забывшегося Сантьяго. Конечно, он должен был сейчас стоять возле Рейнардо, и не как телохранитель, а как брат, коли уж его величество решил обозначить семейное единение прямо во время коронации. Кристина бросила раздраженный взгляд на неблагодарного самодержца, но отклик получила с той стороны, откуда совсем не ожидала. Виктория, поцеловав брата в лоб, повернулась к Сантьяго и улыбнулась ему.
— Дорогой кузен, — обезоруживающе мягко произнесла она. — Его величество хочет, чтобы в такой момент все Солары были вместе. Пожалуйста, идите к нам! Станем же снова одной семьей, как хотели наши родители и как велит нам общая кровь.
Кристина вспыхнула и низко опустила голову, чтобы не выдать собственных чувств.
Вряд ли она сумела бы сказать, что сильнее ее возмутило: то, что эти слова произнес не Рейнардо, или то, что таким приглашением они оба унизили Сантьяго куда сильнее, чем его отсутствием. Они всенародно объявили, что ни во что не ставят его жену и его выбор, а большее оскорбление для герцога Веларде трудно было себе и представить. И он, выждав ровно столько, сколько было необходимо, чтобы Солары вспомнили о его супруге, но не дождавшись их здравомыслия, двинулся вперед, не выпуская руку Кристины из своих.
За их спинами послышался осуждающий шепот, и Кристина сжалась, сожалея, что из-за своего благородного поступка ее мужу снова приходится гневить короля, и не зная, куда деться от собственного стыда. Конечно, она была лишней среди семьи Соларов и должна была отпустить мужа к его величеству одного. И она так бы и сделала, если бы Сантьяго не решил иначе. И возражать ему, отказываясь от такой чести, значило унизить еще сильнее. И Кристине оставалось надеяться лишь на то, что Рейнардо достанет гордости, чтобы не высмеивать кузена в такой момент.
Однако Сантьяго остановился всего в шаге от короля и встал перед ним на одно колено. Кристина тут же опустилась рядом, еще раньше его слов поняв, что он задумал.
— Наша семья присягает вам на верность, государь! — четко и без единой нотки уязвления проговорил Сантьяго. — Наши жизни и наши души навсегда принадлежат вам! Мы клянемся, что никогда не поднимем оружие против вас и не допустим мысли против вас! Мы вверяем вам себя и чтим вас, как отца и бога! Лишь ваше слово способно освободить нас; в ином случае эта клятва нерушима!
Это была самая обычная присяга верности для эленсийских подданных, но в устах Сантьяго она прозвучала одновременно обещанием защиты королю и предупреждением — его врагам. Кристина склонила голову в знак полного согласия с мужем, однако в следующую секунду неожиданно увидела перед собой открытую ладонь его величества.
— Встаньте, герцогиня, не вам истирать передо мной колени, — чуть раздраженно проговорил он, и Кристина не осмелилась ему перечить. Одними лишь пальцами коснулась его руки и сама поднялась на ноги. Следом за ней Рейнардо поднял и Сантьяго. Сжал его плечо и одобрительно усмехнулся.
— Опять переиграл, — без всякого недовольства заявил он, однако Сантьяго покачал головой.
— Короля нельзя переиграть, — заметил он. — Лишь иногда ему подыгрывать.
Рейнардо снова усмехнулся и тут же спрятал улыбку.
— Все-то ты знаешь, — проговорил он и развернул Сантьяго к Виктории, призывая и их обняться. А сам тем временем шагнул к Кристине и поднес ее руку к губам.
— Только вашими стараниями я стою сейчас здесь, Кристина, — так, чтобы слышала она одна, произнес он. — Вы чудесный друг, и я искренне надеюсь, что стану для вас столь же хорошим братом, каким всегда был для меня ваш муж.
Глава пятьдесят пятая: Королевский фуршет
Сантьяго передернуло.
Кажется, он напрасно принял сегодня протянутую руку кузена за знак дружбы. С каждой новой минутой этого проклятого фуршета становилось все более очевидно, что милость его величество оказал не герцогу Веларде, а его жене, поставив ее на одну ступень с Соларами и воздав должное ее заслугам. Сантьяго не сомневался, что Кристина достойна всех тех почестей, что ей были сегодня оказаны, и бесился оттого, что не он ввел ее в высшее общество и не его стараниями она стала сейчас центром внимания не только местной аристократии, но и зарубежных дипломатов, приехавших к королю Эленсии с подарками и поздравлениями. Один за другим, раскалявшись с самодержцем, они подходили к чете Веларде, чтобы выразить свое почтение Сантьяго и свое восхищение — его супруге, а Кристина, нисколько не смущаясь этого внимания, не только с достоинством отвечала на их комплименты, но и с удовольствием расточала ответные, отлично владея языками и умудряясь угодить, казалось бы, незнакомым людям и расположить их к себе всего лишь парой незатейливых фраз.
Она улыбалась, и ей улыбались в ответ, а Сантьяго только глядел на преобразившуюся жену в бесконечном изумлении и не мог понять, как он не разглядел в ней этого умения и почему ему никогда не приходило в голову, что она создана для двора.
Его родители двор откровенно не любили. Сантьяго был поздним ребенком, и они, очевидно, пресытились великосветской жизнью еще до его рождения, а уж после смерти жены герцог Эдуардо Веларде и вовсе стал затворником. Если и покидал Нидо-эн-Рока, то лишь по личному приглашению прежнего короля. А когда тот погиб и герцогу Веларде пришлось-таки перебраться во дворец, Сантьяго был уже достаточно взрослым, чтобы привыкнуть к собственному поместью и не искать лучшей жизни. Сорбонна и первые шаги на дипломатическом поприще ничуть не уменьшили его привязанности к Нидо-эн- Рока, и последние полтора года в королевском дворце Сантьяго прожил, как на пороховой бочке, отчаянно скучая по дому и его спокойствию.
Неужели ему только казалось, что и Кристине чужд весь этот лоск и повсеместное притворство? Она сама говорила, что не любит двор и что мечтает о свободе, и Сантьяго решил, что она рада покинуть дворцовые стены. Но, быть может, ей просто претила роль фрейлины? Это непростая доля, особенно памятуя о характере Виктории. Совсем иное положение у герцогини. Когда кланяются уже ей, когда угождают уже ей, когда ищут именно ее дружбы и именно ее благожелательности. Сантьяго никогда не замечал за Кристиной тщеславия, но положа руку на сердце у нее не имелось случая его проявить. Уж не в его затерянном в эленсийских лесах поместье под строгим надзором Матильды.
А сейчас она словно на волю вырвалась. Нет, Сантьяго не приходилось краснеть за жену: полученное образование и природный ум и обаяние помогали ей в любом разговоре и располагали к ней любого собеседника. А Сантьяго чувствовал себя все большим болваном, не способным разгадать жену и снова отдавшим в этом деле пальму первенства венценосному кузену. Кажется, тот куда лучше понял загадочную Кристинину душу. И не скупился на предварение ее желаний.
