— Я тебя люблю! — жарко выдохнул Сантьяго и покрыл короткими поцелуями ее пылающее лицо. — Пожалуйста, родная, не уходи! Ты важнее всего на свете! Ты нужна мне больше жизни! Я последний мерзавец, что заставил тебя страдать, но черт со мной! Ты должна жить, родная! Пожалуйста!..
Не сводивший с него взгляда Хуго глубоко вздохнул и лег возле софы на пол. Как же хотелось верить, что он почувствовал в Кристинином состоянии хоть малейшее улучшение! Сантьяго знал, что теперь надо просто ждать. Вот только ждать-то он и не умел.
Дотянувшись до тарелки с полотенцем, он еще раз обтер Кристинино лицо и руки. Закончив, поднес ее пальцы к губам и так замер, не в силах отказать себе в этом маленьком нечестном удовольствии. Ему нужна была эта Кристинина близость, она возвращала мужество и напитывала светом, который едва не погас, когда Сантьяго понял, что произошло. Незаслуженно и неправильно Кристина считала себя слишком маленьким человеком, не умеющим быть кому-то полезной, а сама вдохновляла, очищая душу от сомнений и даря ощущение собственной исключительности. Как ей это удавалось, Сантьяго было неведомо, зато теперь он отлично понимал, почему так привязался к Кристине Рейнардо и почему никак не мог ее отпустить. Любил ли он — бог его знает, но точно не так, как Сантьяго, иначе никогда не простил бы кузена за вероломство и его счастье. Почему же Сантьяго не понимал этого счастья? Не видел, что оно не в службе и не в самоутверждении, а в этой вот удивительной и непостижимой девушке, что стала его женой, и ее любви? Сантьяго душу бы продал за возможность начать все сначала и избежать былых ошибок. Но кому он нужна — его душа, впустившая в себя грязь подозрений и почти погубившая доверившегося ей человека? Вряд ли теперь Сантьяго имел право даже просто прикасаться к Кристине, но пока она не могла его остановить и пока совесть не одержала верх над влюбленностью…
Время тянулось адски медленно, а после бессонной ночи день казался и вовсе бесконечным. Сантьяго жаждал, чтобы тот поскорее закончился, и в то же время боялся нового дня до умопомрачения. Сегодня, сейчас, Кристина была жива и Сантьяго был ей нужен — пусть даже в таком отчаянном положении. Что будет завтра, он не знал. А все свои скудные познания в медицине уже исчерпал.
Оторвавшись от Кристининой руки, он надел ей на безымянный палец венчальный перстень. Потом снял с шеи крестик ее бабушки и застегнул на Кристининой шее. Вряд ли у этих вещей были какие-то защитные свойства, но Сантьяго хотел верить в обратное. И в то, что они помогут любимой одолеть недуг. Кажется, сейчас он готов был поверить во что угодно, лишь бы еще хоть раз заглянуть в лукавые карие глаза и еще сильнее влюбиться в теплую озорную улыбку. Почему он потерял столько времени, тратя его на посторонние разговоры и ни разу не попросив Кристину просто улыбнуться ему? И кому молиться теперь, чтобы иметь возможность хоть что-то исправить? Никогда больше Сантьяго не скажет ей резких слов и не допустит ни одной обидной мысли о ней! Лишь бы она поправилась!
— Кристина!..
Ее губы шевельнулись, а пальцы безотчетно сжали его руку. Сантьяго выдохнул, выдавливая из сердца панику. Он нужен Кристине сильным и уверенным. Он должен убедить ее, что сумеет ей помочь! Он должен ей помочь, черт его подери!
— Я здесь, родная, я не оставлю тебя! — глухо пообещал он. — Все будет хорошо! Только потерпи немного! Совсем немного! Скоро все пройдет! Скоро ты снова будешь здорова! Мы все с тобой! Я, Хуго твой, Милагрос, слышишь? Ты нужна нам, родная! Держись! Держись, пожалуйста!
Когда солнце начало клониться к закату, Сантьяго решился ненадолго отлучиться. Кристина притихла, не дрожа больше всем телом и не постанывая так, что рвала ему душу, но по-прежнему тяжело дышала и горела огнем, и надо было нагреть-таки воду, чтобы обтирать ее, а заодно заварить травы, найденные в погребе. На дрова Сантьяго пустип покосившуюся лавку, а на кухне обнаружил-таки кресало и трут, за что не замедлил поблагодарить всех небесных ангелов.
Давно ему не приходилось разжигать камин, но вольное детство и ночные костры с Алехо позволили справиться с этим делом довольно быстро. Плиты в Патио-верде, разумеется, не было, пришлось кипятить чайник на открытом огне. Пока тот грелся, Сантьяго отнес воды непоеному с самого утра коню и поставил миску перед Хуго. Наверняка и тот и другой хотели есть, но это могло подождать до завтра. В отличие от Кристины.
Снять платье с бессознательной жены оказалось неожиданно непросто, но сегодня, кажется, простые вещи стали Сантьяго недоступны. Черт с ним, это хотя бы позволяло не думать о собственных грехах. Если сейчас закопаться в них, сил на то, чтобы вытягивать Кристину из лап смерти, уже не останется. Он успеет еще расплатиться за всю ту боль, что любимая испытала по его вине. Совесть отыграется за эту отсрочку по полной.
Но не сейчас.
Следом за платьем Сантьяго освободил Кристину от корсета, туфель и чулок, оставив лишь в короткой сорочке и нижнем белье. Поднял на руки и наконец-то перенес ее в спальню. Быть может, ухаживать за Кристиной в гостиной было и удобнее, но мысль о том, что она, полуобнаженная, лежит сразу на входе в собственный дом, не давала покоя. Пусть даже рассчитывать на появление гостей в Патио-верде не приходилось, Сантьяго не мог позволить любимой испытать даже толику стыда, когда она придет в себя. О том, что этого может и не произойти, он запретил себя думать. Кристина поправится. Обязательно. Надо только ей помочь.
Он уложил ее в постель и принялся за работу. Горячая вода, холодная вода, полотенце. Намочить, обтереть. Укрыть простыней, сменить воду. Найти свечи, зажечь, пристроить подсвечник в Кристининой спальне. Затолкать сухие травы в какой-то горшок, залить крутым кипятком. Напоить Кристину — пока что хотя бы обычной водой. Снова таз — и снова обтереть. Процедить сквозь чистое полотенце ромашковый отвар и его тоже дать Кристине. Отличное занятие, чтобы напрочь выбить велардовскую спесь. Надежный способ, чтобы не думать ни о чем постороннем. Сантьяго хотел быть нужным — более нужным, чем сейчас, он вряд ли еще когда-нибудь будет. Не на что жаловаться. Только мысленно молить о милости. И ждать.
Глава пятьдесят девятая: Три дня и три ночи
Когда дела закончились, за окном была уже густая ночь. Закрывая окно от ночной прохлады, Сантьяго вспомнил о Либре, который в детстве поутру покидал Нидо-эн-Рока, но к вечеру всегда возвращался обратно. Будь он здоров, обязательно отыскал бы хозяина, и с ним Сантьяго мог бы послать весточку Алехо и попросить его прислать в Патио-верде доктора Монкайо. Тот вылечил бы Кристину, Сантьяго не сомневался. Но и об этом можно было только мечтать. Кажется, нынешнюю дорогу ему предстояло пройти в одиночку. И, быть может, так заслужить прощение.
Когда он обернулся к Кристининой кровати, на той, пристроив голову на ноги хозяйке, лежал Хуго. Он весь день не отходил от Кристины, то пытаясь лизнуть ей лицо, то коротко жалобно тявкая, будто в вопросе, почему хозяйка не встает, то горько и одиноко скуля, словно чувствуя одну на двоих беду, и Сантьяго не стал его прогонять. Кристина любила свою собаку, и ее присутствие могло хоть немного ее обогреть. Он потрепал Хуго за ухом и устроился в кресле напротив Кристины, чтобы видеть каждое ее движение и слышать каждый вздох.
