Короля Ламберта пытались спасти, и Рейнардо ждал, взывая к богу, но тот его не услышал. Такое же разочарование его постигло и со смертью матери: королева, правда, не говорила, что больна, но угасала на глазах, и Рейнардо не мог не догадываться о том, что дело плохо, и не надеягься снова на чудо. День за днем, неделя за неделей. Выматывающая пытка неизвестностью. У Рейнардо должен был быть внутри очень крепкий стержень, если он сумел выстоять и оправиться после нее и всех своих потерь. И Кристина чувствовала этот стержень.
Понимала ли она, что у Сантьяго его нет? И что ему не хватит мужества смириться с ее уходом? Слишком глубоко она проникла в его сердце и заняла его целиком. И он никогда не выпустиг ее на волю. И не сумеет отказаться.
Минута. Еще минута. Целых ворох времени, чтобы поразмыслить над тем, что же все-таки задумали враги короля во дворце и найти наконец способ их обезвредить, но голова была болезненно тяжелой и мысли разлетались от любого Кристининого движения, уступая место вспыхивающей надежде. Вот и весь его долг. Сантьяго Веларде подвел всех, кого по-настоящему любил.
Книгу брать не хотелось. Апатия накрывала медленно, но верно, и Сантьяго стряхивал ее лишь для того, чтобы подлигь в тарелку теплой воды и обтереть по-прежнему горячую Кристину. Но когда он в очередной раз спустился на кухню, то вздрогнул от громкого заливистого лая. Стремглав взлетел обратно, в комнату — и наткнулся на острый, пронзительный взгляд Кристины. Она сидела в постели и с силой стискивала руками простынь. Хуго, бросившийся встречать Сантьяго, теперь крутился возле его ног, мешая сделать хоть шаг.
— Кристина…
— Ты правда любишь Викторию, Сантьяго? — хрипло и до боли горестно спросила она. Он подался вперед, едва не навернувшись на живом препятствии, и схватил Кристину за руки, заглядывая в глаза.
— Я люблю тебя, слышишь?! Только тебя, родная! Ты единственная и всегда ею будешь! Моя Кристина!..
Она вздохнула — как-то светло и немного наивно — и опустилась обратно на подушку. Руку Сантьяго из своей она так и не выпустила, и он, будто повинуясь ее желанию, с совершенно пустой головой примостился рядом. Прижался к жене поплотнее, уткнулся носом в ее висок, чувствуя, как заколотилось оттаявшее сердце. Кристина еще что-то пробормотала — и следующей мыслью Сантьяго стало недоумение неожиданным светом в комнате. Свет шел от окон, в которых еще секунду назад царствовала непроглядная ночь, и Сантьяго тряхнул головой, не понимая, что происходит.
Серый свет не сменился мглой. За стенами по-прежнему поливал дождь, но в том, что наступило утро нового дня, не оставалось сомнений. И затекшая до бесчувствия рука подтверждала ужасную догадку.
Сантьяго зажмурился, проклиная собственную слабость. Уснул, на несколько часов, пропустив столько необходимых, жизненно важных дел! И не увидел, если вдруг с Кристиной…
Он прижался щекой к ее щеке, не в силах больше думать о страшном. Губы обдало ее дыханием, а щека не обожгла уже привычным жаром, лишь приласкала нежностью, закрутив в груди Сантьяго головокружительный вихрь. Сердце застучало в неосознанной надежде. Неужели стало лучше? Неужели любимая наконец поправляется? Пальцы теплые, и кожа порозовела.
Сантьяго уткнулся ей в шею, давя выплескивающиеся эмоции. Не торопись, не требуй слишком многого. Кристина очень слаба, и надо помочь ей окрепнуть. А не лежать, прижимаясь к ней всем телом, выкрадывая у судьбы нечестные минуты блаженства и презирая себя за каждую из них.
Он отодвинулся, осторожно вынул руку из Кристининых пальцев. Она не разжимала их с самого его вчерашнего признания. Вот же глупец! Не опроверг ложь Рейнардо. Не объяснил любимой, что только она ему нужна! Неужели она мучилась его предательством даже с замутненным ядом рассудком? Сантьяго не мог знать ответ. Надеялся лишь, что своими словами сумел избавигь ее от сомнений и этой боли. И ненавидел себя за то, что не сделал этого раньше.
Новый день — третий по счету. Никогда они еще не проводили с Кристиной вместе столько времени. И никогда их уединение не было таким бесконечно одиноким и убийственно горьким. Сантьяго отдал бы десягь лет жизни за одно-единственное Кристинино слово, но она снова молчала. Снова неподвижно лежала в своей постели, растворяя утреннюю надежду на свое скорое выздоровление и погружая свой дом и его обитателей в осеннюю обреченность. Сантьяго ощущал себя призраком, который вроде и пытается что-то сделать, но проку от его стараний ровно столько, сколько было бы от фамильного привидения, не способного приносить ощущаемую пользу. Хуго то ходил за ним с опущенным хвостом и повешенным носом, то лежал возле Кристининой кровати, свернувшись кольцом и отказываясь от еды. Даже огонь, будто еще одно живое существо, все время норовил погаснуть, сдаваясь проливной сырости и оставляя дом без своего тепла. Словно какое-то проклятье — и, когда у Кристины снова начался жар, Сантьяго понял, что он этим проклятьем и был.
Все Кристинины несчастья связаны с его именем. Он заманил ее в ловушку с королевским перевоспитанием, поставив ее жизнь под угрозу. Он вынудил ее выйти за него замуж, считая себя спасителем, а в действительности бросив Кристину в логово львице в одиночку справляться с ее нападками. Он лишил ее покровительства человека, который действительно ее любил и, вполне возможно, мог сделать счастливой. Он рушил ее жизнь из самых благих побуждений и в конце концов стал причиной того, что теперь та висела на волоске и могла оборваться в любой момент.
И никакими высокими целями нельзя было оправдать эти преступления. И никакой любовью было не перекрыть той боли, что он Кристине причинил. Воистину настоящее проклятие. И лучшее, что Сантьяго мог сделать, это освободить ее от себя. И никогда больше не пересекать ее дорогу. И он так и сделает, как только поднимет Кристину на ноги. Хоть этот-то долг он должен выполнить!
Долг собственного сердца.
И дернул же его черт так влюбиться! Все было бы куда проще, сдержи он данное Кристине слово и останься ей лишь добрым другом. Он бы не ревновал ее к Рейнардо. Он бы не ссорился с ней по пустякам. Он бы не дергал ее желанием видеть. Он бы не заманил ее во дворец в столь неподходящий момент. Он бы не оскорбил ее без всякой причины. И не отвернулся бы в столь страшный момент. Сантьяго всегда знал, что нельзя идти у чувств на поводу, но Кристина лишила его всякой воли к сопротивлению, и он дал слабину. А расплачивалась за это его любимая.
Но разве можно было перед ней устоять? Изумительное, ни на кого не похожее создание! Такая умная, такая добрая, такая смелая, такая близкая. Словно частичка его же души, наполнившая дни теплом и совсем другим смыслом. Сантьяго мог бы целовать ее бесконечно, обожая ее дерзость и ее отзывчивость и забывая себя прежнего, признающего лишь иронию и самообладание. С самообладанием он распрощался, едва заглянув в лучистые карие глаза. Иронию еще пытался ставить на защиту, но та пала от одной лишь ласковой улыбки. Только ему Кристина так улыбалась — чуть застенчиво и очень нежно, растапливая холодность, обуздывая гордыню, руша предубеждение. Нет, у Сантьяго не было ни одного шанса. Он задал себе задачку лишь с одним верным ответом. Но, когда принял его, оказалось слишком поздно.
