— Оставим эту беседу до лучших времен, — решительно проговорил Рейнардо.
— Сейчас мне нужно как можно скорее разобраться с весьма неприятной проблемой, а потому я собираюсь отправить вас за герцогом Веларде. Возьмите с собой столько гвардейцев, сколько сочтете нужным, и доставьте его во дворец, как только разыщите. Или сообщите мне, что он скрылся, и тогда я буду точно знать, как действовать дальше.
Капитан Руис резко выдохнул при его первых фразах, но, дождавшись последней, снова отвесил поклон и решительным шагом покинул королевские покои. Рейнардо не сомневался, что он понял его правильно. И даст ему время, чтобы решить эту головоломку.
Глава шестьдесят первая: Пробуждение
— Рад, что вам лучше, сеньора!
Только эти слова нашел ее муж в своем сердце, когда Кристина открыла глаза. Открыла, словно после жестокой нескончаемой стужи, в которой она замерзла почти насмерть, и остановилась блуждающим взглядом на Сантьяго.
Сердце заколотилось с такой силой, что Кристина моментально согрелась, хотя казалось, что это уже невозможно. Но жар заструился по жилам, прогоняя страх, боль, отчаяние и заполняя душу той самой первозданной радостью, какую Кристина впервые ощутила, когда его губы коснулись ее губ. Ей не надо было никаких слов, и Кристина не хотела их, впитывая лишь близость любимого, и скоро поняла, как была права. Слова все разрушили. Разорвали таинство взглядов. Вернули воспоминания. Спугнули нечаянное счастье. Кристина еще смотрела на мужа в глупом мучительном ожидании, а он лишь поклонился и вышел из комнаты.
И Кристина…
Нет, хватит, она не хотела себе об этом думать, ровно как и о том, что произошло до ее болезни. Слишком больно, чтобы хотелось бороться, а Кристина должна была жить. У нее Хуго и Милагрос, которым она обещала свою защиту и за которых несла ответственность. Хуго, огласив весь дом радостной вестью, крутился теперь у ее кровати юлой, изнемогая от жажды ласки, а Милагрос наверняка не смыкала глаз возле Кристининой кровати и молилась за нее, стирая колени до крови, и ради них Кристина сумеет справиться с любыми неприятностями. Сумеет оставить их в прошлом. Сумеет отпустить Сантьяго Веларде, столь глубоко проникшего ей в душу, что та стонала всякий раз, когда Кристина пыталась сделать вид, что этот мужчина ничего для нее больше не значит. А он должен был ничего не значить. Он оскорбил ее своими словами, он унизил ее своим недоверием, он осквернил ее своим согласием поделиться женой с другим мужчиной, он растоптал ее сердце своей любовью к Виктории, и Кристина ненавидела себя за то, что доверилась ему и полюбила его, и умирала от жестокости реальности, и запрещала себе что-либо чувствовать из-за недостойного ее мужчины. Но разве под силу ей были подобные подвиги? Сантьяго Веларде за эти четыре мучительные и слишком сладкие месяца стал частью ее, и, убивая чувства к нему, Кристина убивала и саму себя, испытывая от этого физическую боль, и задыхаясь, и почти не чувствуя от охватившего холода пальцев…
Отогревала только его близость. Была она? Не было? Кристина, как во сне, помнила, что пыталась вернуть Саитьяго обручальное кольцо, а он не хотел его брать, кажется, прося прощение за свою жестокость, но Кристина не желала тогда никаких извинений и тем более никаких клятв. Она перестала верить Сантьяго, и это несчастье жгло ее не меньше той желчи, которой были наполнены его слова на балконе в присутствии его величества.
Нет, Кристина больше не собиралась иметь с ним ничего общего.
Она с десяток раз пообещала всем святым освободиться от него и от той власти, что он имел над ней, — и не справилась с первым же ласковым словом. «Ты нужна мне, черт тебя побери! Нужна так, что я теряю голову, когда вижу, что сам тебе безразличен!» Было? Не было? В голове все перепуталось. Или она сама придумала эти фразы в том полубреду, который овладел ей еще на берегу? Разве мог Сантьяго Веларде признаться в том, что нуждается в Кристине? А потом еще и открыть свой страх перед ее безразличием? Такое-то точно могло только присниться. Но ведь и во сне, среди всех тех кошмаров, что мучили ее то склизкой серостью, то вакханальной яркостью, пробивалась огненными цветами совершенно невозможная любовь.
«Держись, родная!» «Ты важнее всего на свете!» «Я не оставлю тебя!» «Ты единственная, и всегда ей будешь!»
Она прорастала сквозь тьму и холод, разгоняя их своими живительными искрами, и Кристина тянулась к этим цветам заплутавшей и безумно уставшей бабочкой, не зная, не сожжет ли измученные крылья. Но цветы встречали ее, как любимую хозяйку, укрывая от всех горестей, отогревая теплом, возвращая силы для нового полета. И Кристина, вопреки всей боли, снова открывала для них сердце. А теперь понимала, что без них не выжила бы. Некому оказалось бы поддерживать затухающий огонь в ее душе, и Кристина угасла бы вместе с ним.
Было? Не было? Кристина не хотела знать ответ. Даже если всего лишь приснилось, это помогло ей выкарабкаться, а значит, не было ничего дурного в том, что она раз за разом, снова и снова проживала эти волшебные фразы, черпая в них новые силы. Потом, после, когда она окончательно поправится, то сумеет избавиться от своих фантазий, и Кристина чувствовала в себе стойкость это сделать, но сейчас она еще имела право на маленькие слабости. Тем более что о них никто не узнает. О них она могла сказать только Сантьяго, но ему, очевидно, не было больше дела ни до нее, ни до ее чувств. Он привез ей доктора, Хуго и Милагрос, и счел свой долг выполненным.
И только бабушкин крестик на шее и обручальное кольцо на безымянном пальце снова сбивали с толку и лишали Кристину уверенности в правильности сделанных выводов. Сантьяго знал, что она считает этот крестик оберегом, и вернул ей его, когда она нуждалась в защите. Значит, носил его на себе? Точно так же, на груди, и передал его Кристине вместе со своим теплом? И вернул ей кольцо как символ их брака? Нет, она ничего не понимала.
Доктор Монкайо, появившийся в ее комнате сразу после ухода Сантьяго, разговаривал с Кристиной самым ласковым тоном, то и дело хвалил, восхищаясь ее стойкостью и любовью к жизни, и обещал, что в самом скором времени сеньора Веларде окончательно поправится, а Кристина испытывала горький трепет всякий раз, когда он произносил это имя. Конечно, доктор ничего не знал о том, что между супругами Веларде произошло, а Сантьяго, даже если действительно считал Кристину способной на измену, не стал бы пользоваться ее беспомощностью, чтобы расторгнуть их брак. Подлость за ним никогда не водилась. По крайней мере, за тем Сантьяго, которого Кристина знала до королевской коронации. И который никогда не предлагал ее королю в любовницы.
От этой мысли внутри все снова леденело, и под коркой льда Кристина не могла глубоко вздохнуть, и дышала часто, отрывисто и с каким-то надрывом, презирая себя за слабость и тщетно твердя себе о досгоинстве. Откуда взяться достоинству, если муж считал ее продажной девкой? Кристина собрала все остатки гордости, чтобы высказать мужу свое презрение — и что услышала в ответ?
«Я не собираюсь просить у тебя прощения за такую ерунду, Кристина! Рейнардо припомнил историю еще до моего к тебе сватовства, когда я ломал голову, как избавить тебя от его опасной привязанности, и был уверен, что после такого предложения ты сделаешь это куда лучше меня! Я виноват, что не объяснил тебе этого сразу…»
