А Мария была в него влюблена, и влюблена по-настоящему, и лишь его сговоренная свадьба с другой заставляла ее уехать. Нет, Рейнардо не надо было этого объяснять, он чувствовал то же самое, вот только не мог сбежать, подобно сеньорите Паолини, от разлучницы и собственного долга. Ему суждено было отвечать за свою страну. И он не имел права подвести ее даже в угоду собственному сердцу.
— Один танец, ваше величество! — проговорила запыхавшимся голосом Мария и присела в глубоком реверансе. — Благодарю вас за этот прощальный подарок! Я буду вспоминать о нем всю свою жизнь!
Здесь Рейнардо должен был отступить, приняв ее признательность и позволив им обоим сохранить в душе эти пару месяцев знакомства как теплое и приятное приключение, но голос у голубоглазой девчонки дрогнул, и Рейнардо категорично мотнул головой.
— У меня для вас другой подарок, сеньорита! — заявил он и протянул руку, приглашая ее покинуть танцевальный зал. — Не откажите, надолго я вас не задержу.
Мария чуть судорожно вздохнула, но противиться своему королю не посмела. И сейчас Рейнардо, пожалуй, вполне мог опознать в этом своем поступке начало того конца, что в итоге оставило его без арваннской невесты, а тогда мог думать лишь о своем открытии и о том, что он не хочет отпускать голубоглазую девчонку. Вопреки всем доводам рассудка и всем правилам приличия — он не желал, чтобы она исчезала из его жизни. И глупо искал повод, чтобы отговорить ее от своего решения.
Куда она поедет? С какой целью? Вернется в поместье, чтобы по воле родителей в самом скором времени выйти замуж за какого-нибудь графа или виконта? Рейнардо поморщился, понимая, что это обычная женская участь и для Марии Паолини нет иного пути, если она не хочет оказаться старой девой и жить у брата в услужении.
Но хорошего ли мужа подберут граф и графиня Паолини для своей дочери? Достойного ли? Будет ли он уважать и ценить ее, как она того заслуживает? Наверное, Рейнардо должен был бы в качестве жеста благодарности удостовериться в том, что старшие Паолини подошли к этому делу со всей ответственностью, но одна лишь мысль о том, что он собственной рукой отдаст голубоглазую девчонку другому мужчине, скручивала внутренности в тугой узел, и Рейнардо с трудом после восстанавливал дыхание.
Но куда хуже оказалась мысль о том, что Мария, возможно, уезжает к возлюбленному жениху, отдав королю лишь одной ей ведомый долг. Почему Рейнардо решил, что она испытывает к нему нежные чувства? Разве она такой повод? Поддерживала в трудную минуту, ободряла, когда он готов был пасть духом, была рядом, когда он изнемогал от одиночества, но ни фразой, ни взглядом не выдавала своей нежности. Не потому ли, что эта нежность принадлежала другому? А сегодня Мария могла всего лишь радоваться освобождению от затянувшегося плена в королевском дворце, и Рейнардо вдруг подумал, а не ищет ли сеньорита Паолини момента, чтобы попросить за милого друга?
Впрочем, только эта мысль, пожалуй, могла сейчас спасти и его репутацию, и его сердце, и Рейнардо не стал ее отгонять. Был ли у Марии жених или его не было, им предстояло расстаться, потому что над королем довлел долг, а его собственная нежность и благодарность к голубоглазой девчонке не позволяли оскорбить ее постелью, даже если Мария вдруг была бы не против в ней оказаться. Рейнардо предпочитал сохранить доброго друга, нежели обзавестись очередной любовницей. Последних у него всегда имелось в избытке, а вот первые давно уже стали на вес золота, и Рейнардо не имел сил их терять.
Однако вел он Марию Паолини в собственные покои, на ходу придумывая, какое мог бы подарить ей украшение, чтобы оставить о себе добрую память и при этом не скомпрометировать доверчивую сеньориту. Но все эти вопросы канули в Лету, едва только Мария увидела на его письменном столе расшитый бисером кошелек и, прижав руки к груди, с придыханием прошептала:
— Вы сохранили его?
Больше Рейнардо не понадобились никакие объяснения. Осознание того, что голубоглазая девчонка любила его — и любила уже много лет, — совершенно лишило воли и вдолбленного благородства. Он забыл и о подарке, и о своем долге.
Несколько быстрых шагов к Марии — глаза в глаза, не в силах разорвать это колдовское единение — и Рейнардо завладел ее губами, подчиняясь древнему колдовству.
Мария не оттолкнула; напротив, вцепилась в воротник его парадного мундира, придвинулась еще ближе, приоткрыла нежные сладкие губы…
Это было настоящим сумасшествием. Рейнардо вполне обоснованно считал себя опытным любовником и вряд ли сумел бы безошибочно вспомнить имена всех тех девиц, которыми затыкал дыру в сердце, проделанную предательством Виктории и последующим своим одиночеством, а теперь узнал, что для подобного блаженства нужна лишь одна девчонка. Вот эта самая, голубоглазая, которая отдавалась ему так горячо и беззаветно, как ни одна другая не отдавалась. Ее поцелуи почему-то напоминали вкус того самого необыкновенного торта, что стал поводом для их знакомства, но ими, в отличие от детского лакомства, он никак не мог насытиться, желая их все сильнее, позволяя их себе все больше, присваивая их себе все настойчивее…
…и лишь какое-то последнее соларовское самообладание в ответ на короткий сдавленный всхлип позволило не наделать ошибок и не погубить доверчивую и влюбленную голубоглазую девчонку.
Что в итоге он ей подарил, Рейнардо так и не помнил. Потому что смотрел в наполненные слезами глаза и понимал, что едва удерживает собственные слезы. В те секунды он лишался чего-то слишком важного, чтобы даже внешне сохранять невозмутимость, да Мария и не заслуживала его равнодушия. Ах как он хотел бы обменяться местами с тем, кому достанется это сокровище! Лучше быть захудалым бароном, но иметь при этом возможность выбирать собственную судьбу и бороться за собственное счастье. А Рейнардо не мог больше подводить свою страну.
— Если я что-то могу для тебя сделать… — произнес он самую глупую из всех возможных фраз, и Мария мягко покачала головой.
— Вы уже сделали меня счастливой, ваше величество! — чуть сипловато проговорила она. — С этим счастьем я и отправлюсь к Богу — теперь только он способен подарить моей душе покой и умиротворение.
Рейнардо порывисто сжал ее руку, на секунду решив, что сеньорита Паолини надумала лишить себя жизни из-за безответной любви, но она его образумила.
— Сестры в монастыре уже ждут меня, — улыбнулась Мария и быстро и горячо поцеловала его руку. — Спасибо, что подарили мне сегодняшний день, ваше величество! Мне достанет его, чтобы выдержать все испытания и не свернуть с выбранного пути.
— Но ты еще так молода! — запротестовал было Рейнардо, презирая себя за то, что испытывал нечестное удовлетворение из-за ее решения. — У тебя вся жизнь впереди! Ты забудешь меня и встретишь достойного мужчину…
Но Мария снова торжественно покачала головой.
— Нет иного мужчины, кроме вас, ваше величество: ни любимей, ни достойнее! — легко призналась она. — Лишь богу после вас я смогу доверить свою жизнь и свою душу — так позвольте же мне пойти этой дорогой и не сердитесь за мой выбор. Я буду молиться за вас и за ваше счастье, ваше величество! Поверьте, оно всегда будет для меня дороже всего на свете!
