— Какое вам дело до Милагрос? — спросил он, желая прояснить все до конца, прежде чем останавливаться на каком-нибудь выводе. — Я взял у вас Бино, чтобы этот проныра помогал мне осуществлять некоторые мои замыслы, и он отлично справляется со своим заданием. Но я не понимаю, какой прок вам от Милагрос, а потому, прошу извинить, тоже не нахожу повода вам верить.
А вот это были уже совсем глупые слова, на которые Сантьяго не имел права. И Кристина, пожалуй, должна была после них просто замолчать и оставить его с его сомнениями и спесью наедине, но она почему-то распахнула глаза, и Сантьяго заметил, что в них блестят слезы.
— Я не ищу от нее пользы, — чуть дрогнувшим голосом заявила она. — Мне просто ее жалко. Вы же пожалели меня, Сантьяго, хотя ни на какой прок от меня уж точно не рассчитывали. Я не хочу, чтобы ваши служанки испортили девочке жизнь, как вы не хотели, чтобы регент погубил меня. Вас не удивили собственные желания, Сантьяго? Почему же тогда удивляют мои, когда они столь похожи на ваши?
Что убедило его в ее искренности: ее доводы, ее тон или ее слезы, — Сантьяго не знал. Знал лишь, что прочувствовал все ее нынешние эмоции, — и наконец-то понял Кристину. Эти три дня с момента их свадьбы для него были стратегической отсрочкой, а для нее — настоящим мучением. Он увез ее из родного дома и оставил в доме чужом, среди чужих и не слишком приветливых людей, совсем одну, по сути не интересуясь, как она с ними поладила и поладила ли вообще, а ведь лучше всех знал, на что способна Матильда, когда она не в настроении. Сам нередко огребал, попадая ей под горячую руку, а ведь его она любила, что родного сына. К Кристине же она не испытывала никаких хоть сколько-нибудь нежных чувств и в отсутствие Сантьяго вполне могла своим характером отравить жизнь и куда более грубому человеку, нежели Кристина.
И что сделал Сантьяго, когда она попросила его защиты? Пообещал, что разберется со всеми неприятностями и не даст ее в обиду? Отнюдь. Заявил, что не вериг и что в «ее войне» он ей не союзник. Отличных хозяин и заботливый муж! И верный товарищ — куда ж без этого? Отвернувшийся от друга в первом же испытании.
Видел бы его отец!
Вдруг оказалось, что он все еще держит в руках ее букет, и именно эта странность вместо очередных неуместных слов вынудила его действовать. Секундное воспоминание об аромате ее рук — и понимание, что после первой же его фразы она развернется и уйдет, — толкнули Сантьяго вперед, и он, бросив букет на землю, вдруг заключил Кристину в объятия и осторожно потерся щекой о ее висок.
— Простите меня! — с неуправляемой нежностью попросил он. — Я не должен был оставлять вас одну и уж тем более не имел права обижать вас своим недоверием!
Если вы скажете, что в Нидо-эн-Рока вам совсем невыносимо, я прикажу привести ваше поместье в надлежащий для проживания вид и найду способ убедить всех, что именно в Патио-верде мы и планировали жить. А если не захотите больше видеть меня…
Она уперлась ладонями в его грудь, подтверждая последнее его шальное предположение, и у Сантьяго екнуло сердце. Кажется, к такому повороту он совсем не был готов. Но, если подумать, разве он его не заслужил?
Он разжал объятия, чувствуя, как быстро и безвозвратно покидает его рожденная ее близостью радость. Кристина отодвинулась, отвернулась, не поднимая головы, — и вдруг резко, прорванной плотиной, разрыдалась. Словно слишком долго держала слезы внутри, а теперь они одолели ее, мучая столь болезненно-очевидно, пытая стыдом несдержанности и не желая отступать.
— Кристина… — Сантьяго неловко шагнул к ней и замер в растерянности. Он никогда еще не видел ее слез. Ни в театре, когда так бессовестно унижал ее, играя привычную роль прожженного циника, ни в ее деревне, где им угрожала смертельная опасность, ни у алтаря, когда она отдавала себя в его власть, не зная, можно ли ему веригь. Кажется, этого было довольно, чтобы Сантьяго сделал ту же ошибку, что до него, вероягно, сделали ее родители. Он решил, что она справится. А она — не сумела.
Нахальства обнять ее снова не хватило — уж слишком однозначно Кристина выразила свое отношение к его близости. Впрочем, он нарушил слово, пообещав не прикасаться к ней, и должен был быть благодарен, что она не вырвалась из его объягий и не отплатила за них звонкой пощечиной. Но даже та казалась сейчас не столь суровым наказанием, как терзающий душу плач.
— Черт бы вас побрал, Кристина! — с горечью выдохнул Сантьяго и сел позади нее на землю. Глупо было даже сомневаться в том, что после таких слов она зарыдает еще сильнее и оставит его на этом берегу одного зализывать собственные раны и проклинать собственную неспособность ладить с людьми.
Кристина еще несколько раз всхлипнула, потом вытерла лицо и боком, не глядя на Сантьяго, попятипась назад — и вдруг опустилась на траву в паре шагов от него и обхватила руками колени.
У Сантьяго будто камень упал с души. Вряд ли, конечно, нынешнее перемирие можно было считать его заслугой, но внутри народилось вдохновение — куда большее, чем после низвержения регента.
Они сидели так довольно долго, не говоря ни слова, и Кристина упорно не смотрела на него, лишь крутила в руках стебелек из брошенного букета, а Сантьяго, не узнавая себя, пытался понять, о чем она сейчас думает.
— Совсем не умеете утешать, не так ли, сеньор Веларде? — неожиданно спросила она, и в ее голосе — хвала богу! — не было больше ни слез, ни обиды, ни разочарования.
— Признаться, ни разу не приходилось, — качнул головой он, глядя на нее в упор с желанием наконец поймать взгляд темных глаз и увидеть в них ответ на свои вопросы. Она не ответила ни про Патио-верде, ни про него самого. А это с каждой секундой становилось все более важным. — Вам достался нелучший муж, Кристина. Я не привык уступать и не всегда умею вовремя остановиться. Те, кто знает меня с детства, давно смирились с этим. И я не подумал, что вы вправе ожидать от меня иного обращения.
Она покачала головой, но так и не повернулась к нему.
— Не вправе, — возразила она. — Я чужой для вас человек, который уйдет из вашей жизни так же быстро, как появился в ней. Вы не обязаны что-то мне объяснять, чем-то со мной делиться и подстраиваться под мои ожидания. С моей стороны было глупостью упрекать вас в иных взглядах на мир и слабостью столь несдержанно реагировать на ваше непонимание. Быть может, я попрошу теперь слишком многого, но не могли бы вы все-таки рассказать мне про Милагрос?
Прошлое отцовской воспитанницы интересовало сейчас Сантьяго в последнюю очередь, однако возражать Кристине у него больше не было желания.
— Боюсь снова вас разочаровать, но я знаю, быть может, даже меньше вашего, — честно сказал он. — Отец в своих письмах был не слишком щедр на объяснения, а у меня в Сорбонне имелись занятия поинтереснее, чем его причуды. Наверное, теперь мне стоит пожалеть о былой беспечности.
Кристина наконец бросила на него быстрый взгляд.
— Сорбонна? — негромко спросила она. — Зачем так далеко?
Сантьяго повел плечами: пожалуй, скрывать эту правду особого смысла не было.
