Зато внутри церковь была совершенно русской. Тесные полутемные пределы освещались трепетом множества лампад. От десятков горящих свечей было жарко, а воздух казался напоен запахом расплавленного воска. Яковлев прямо при пороге бухнулся на колени и начал отбивать поклоны. Полы его широченного шлафрока колыхались при каждом движении, обнажая то руку, то ногу грешного «страстотерпца».
Гриц тоже опустился в стороне. Впервые в жизни он почувствовал, что в церкви ему не чисто. Что вокруг было не так, Потемкин сказать не мог. Может неотвязные мыли об Орлове не давали сосредоточиться на молитве? А может показная набожность графского любимца вперемешку с юродством? Кто же молится враспояску? Полуголым?
Нарочитая небрежность Яковлева точно подчеркивала его домашнюю близость с Богом.
— А вы не бьете поклоны? — Услышал Гриц недовольный голос графского фаворита. — Напрасно. Поклонами Господу разум просветляется.
— И еще они полезны для поясницы, — резко сказал Гриц, не любивший, когда к нему в душу лезли с поучениями.
На мгновение Яковлев выпрямился, но не повернул головы. Потемкин видел его тоненькие рыжеватые волосы, уже редеющие на затылке, и вдруг подумал, что, наверное, мужику за 30 не легко сохранять юношескую гибкость фигуры. Разве что ежедневными поклонами у образов.
— Которые тут из Чернигова? — Нарочито равнодушным голосом спросил он, вставая. «Господи, благослови!» И в следующую минуту всей тяжестью рухнул на Яковлева, придавив адъютанта к полу.
Графский любовник, как лягушка, распластался на холодном мраморе и не мог пошевелиться. В первую минуту он так ошалел, что даже не попытался стряхнуть с себя нападавшего, а когда пару раз дернулся и осознал, что враг сильнее, инстинктивно поджал колени к животу.
«Прости мне, Господи! — взмолился Гриц. — Экая погань!»
— Ваше высокоблагородие меня не так поняли, — язвительным тоном сказал он на ухо адъютанту. Потом, перехватив одной рукой оба запястья своего сговорчивого пленника, другой вытащил кортик, привешенный к поясу.
Холодный метал коснулся горла Яковлева.
— Побойтесь Бога, ведь в храме! — Прохрипел несчастный.
— А я тебя отсюда выведу, скотина. А то Пресвятой Деве срамно на твои голые ляжки смотреть, — ответил Потемкин. — За порогом и зарежу. — он легонько надавил на кортик. — Веришь?
Адъютант выразительно дернул головой, стараясь не обрезаться.
— Идем в твои комнаты. Оденешься, — бросил Гриц. — А потом повезешь меня на графскую дачу, прикажешь вытащить оттуда Орлова.
— Не могу я этого! — В ужасе простонал Яковлев. — Христом Богом клянусь! Граф мня убьет.
— Я могу сделать это сейчас, — холодно парировал Потемкин, рывком поднимая несчастного адъютанта на ноги. — Дернешься, зарежу. — предупредил он, беря Яковлева под руку и приставив к его боку кортик, благо широкий шлафрок скрывал оружие в своих складках.
Возня фаворита в спальне заняла минут десять. «Жертва» поспешно металась от стула к сундуку и обратно, натягивая первые попавшиеся вещи. Потемкин сидел на стуле и сосредоточенно целился в генерал-адъютанта кортиком, думая, что только такой болван как Яковлев может сейчас не закричать. Все гвардейское оружие по определению тупое, им можно зарезать разве что курицу и то при большом усилии.
Наконец, Яковлев облачился в гороховый кафтан, надел холодный плащ, схватил треуголку и застыл перед своим временным господином, зло сверкая на него глазами.
— Граф вам этого не простит. И Орлову тоже.
— Ну-ну, — хмыкнул Потемкин, — дело-то подзаконное: людей среди бела дня на улице хватать да на цепи в подвале подвешивать. А если при дворе узнают? — он почесал нос. — вы сами перечислили мои знакомства. Попробуйте объяснить графу, что огласка произошедшего не в его интересах.
Спутники поспешно вышли из графского дома и, провожаемые удивленными взглядами слуг, сели в первую же карету, стоявшую у крыльца.
До дачи на Каменном острове ехали почти шагом, стараясь не привлекать лишнего внимания. В бок Яковлеву колол кончик кортика, ставший от соприкосновения с телом почти горячим. Наконец, колеса загремели по плохой деревянной мостовой и остановились у двухэтажного зеленого особняка, из которого при виде выходящего Яковлева высыпала на улицу многочисленная челядь.
«Этого еще не хватало, — подумал Потемкин, недружелюбно рассматривая дворовых Шувалова. — Как бы убраться отсюда без драки?»
На беду онемевший от страха адъютант двух слов связать не мог. Пришлось хорошенько потыкать его в бок кортиком. Яковлев обрел дар речи и даже начальственный тон. Он мигом послал двух лакеев за конюхом, и вместе все пятеро спустились в подвал, где уже третьи сутки отдыхал Орлов.
— Снимайте, — приказал Гриц.
Слуги воззрились на графского любимца.
— Снимайте! — Истерично завопил тот, глядя на поникшее тело своего врага и спинным хребтом чувствуя, что, если Гришана не удастся сейчас откачать, Потемкин разом прикончит все его, Яковлева, страхи и мучения.
После того, как Орлову плеснули в лицо воды, узник мотнул головой и не без труда разлепил веки.
— Забирай! — Истошно закричал адъютант Грицу.
— Вынесите его и положите в карету, — холодно потребовал Потемкин. Ему очень хотелось самому подхватить большое безвольное тело Орла, но он сознавал, что стоит отвести от Яковлева глаза, и они оба с Гришаном окажутся тут на одной цепи.
Лакеи завернули узника в плащ, который Потемкин отобрал у адъютанта, и отнесли его в карету. Яковлева Гриц тащил с собой до самых ворот. Лишь когда экипаж оказался на улице, разжал руку и убрал нож.
— Помните, что я вам сказал на счет огласки, — предупредил он графского любовника.
— Гореть тебе в аду, щенок! — Злобно процедил тот.
— Может, там и встретимся, — весело огрызнулся Потемкин и вскочил в карету. — На Морскую! — крикнул он кучеру.
Кони помчались.
Григорий лежал на алых шелковых подушках, как куль с мукой.
— Ты жив? — Потемкин встряхнул его, и друг замычал. — Ну и вонища там была! Гриш, а Гриш, с тобой все в порядке?
Гришан снова разлепил воспаленные веки и едва заметно ухмыльнулся.
— Не бойсь. Их сиятельство мною погнушались, — из его горла вырвался невеселый смешок. — Так что я непорочен, как образ в церкви.
«Знал бы ты про те образа, — подумал Потемкин, пристраивая голову друга у себя на плече, — вечно б за меня Бога молил».
Глава 7
ЛЕВАЯ РУКА
— Мерзавка! — Петр Шувалов тряс графиню Елену за подбородок. — Маленькая мерзавка! Вздумала обвести меня вокруг пальца?
Женщина стояла перед ним на коленях, склянки с нюхательными солями и пузырьки дорогих парижских духов были разбросаны по полу. Шелковая сорочка на ее груди разорвана, длинная кружевная оборка ночного чепца беспомощно свисала хозяйке на обнаженное плечо. Но вид столь соблазнительного безобразия ничуть не возбуждал свирепого покровителя. Что ему давала эта потаскуха? Светское прикрытие — и только. Он никогда не получал от нее должного удовольствия. Да и может ли вообще женщина дать хоть какое-нибудь удовольствие адепту, давно перешедшему за грань простого удовлетворения своих страстей?
