Орлов пошевелился, и на скрип его хрупкого ложа немедленно явилась вчерашняя девка, уже умытая и прибранная, в белом хрустящем чепце и нестерпимо чистом переднике с шелковыми лентами.
— Лежите, лежите, — защебетала она, ставя на стол серебряный поднос с кофейником и небольшой супницей под крышкой. — Это каша. Овсянка с сушеной земляникой, — заявила горничная, усаживаясь на край канапе и повязывая Алехану на шею салфетку. — Нет, нет, не двигайтесь, доктор вам строжайше запретил. Кормить буду я. — с этими словами она взялась за серебряную ложку внушительных размеров и приоткрыла крышку.
От сытного запаха овсянки Орлова замутило. Каша была сварена необычайно жидкой, это объясняло, почему ее держат в супнице.
— Я не хочу есть, — тихо прошептал он.
— Карлович Иванович сказал, что так и должно быть, — навязчивая девица влила Алехану в рот целую ложку. — Вы потеряли много крови и должны хорошо кушать. Вот, вот, еще немножечко. За ее императорское высочество, которая нашла вас и спасла, — резюмировала горничная, вытирая ему губы салфеткой. — Видите, как славно!
Алексей молчал. Ему было больно жевать, не то что говорить. Слава Богу, каша сама лилась в горло, обжигая небо. Девка заулыбалась, видимо, поняв, о чем он думает.
— Это Карл Иванович велел кормить вас овсянкой, — сказала она, — чтоб вам удобно было ее глотать. Она и для желудка полезна, и для крови. Доктор Крузе очень добрый и предусмотрительный человек…
— Тебя как звать-то? — Оборвал ее излияния Алехан.
— Марфа, — опешила горничная. — Шкурины мы. Я и муж тут служим. Василий-то мой камердинером у ее высочества.
Орлов кивнул.
— Значит это Монбижон? — Угораздило же его попасть в самое «вражье логово»! Интересно, как отсюда выбраться?
Вновь угадав его мысли, Марфа отрицательно покачала головой.
— Вам двигаться не велено. Доктор Крузе говорит, что сломано два ребра и сильно ушиблен позвоночник.
— Но я не могу. — Алексей попытался подняться на локтях. — Меня, должно быть, уже ищут.
— Доктор…
— К черту твоего доктора! — Алехан стряхнул одеяло на пол и с ужасом обнаружил, что на нем нет рубашки, а вся грудная клетка перетянута широкими полотняными бинтами.
Горничная ойкнула и залилась румянцем, Орлов зло чертыхнулся и тоже отвел глаза.
Со стуком распахнулась дверь, и в комнату, помахивая коротким обрубленным хвостом, вбежала крохотная собачка с выпученными черными глазками-бусинами и гладкой, как у крысы, рыжей шерстью. Она казалась такой малюсенькой, что легко бы уместилась в опустевшей супнице. Раньше Алехан никогда не видел английских шарло, и Марфа пустилась объяснять, что этот редкостный уродец страшно дорого стоит, и его подарил великой княгине сам Шувалов, которому прислали собачку с новой партией книг из Лондона.
— А ну-ка, Иван Иванович, попляши!
Горничная щелкнула пальцами, и собачонка, радостно махая обрубком хвоста, тотчас встала на задние лапки и завертелась вокруг собственной оси, словно выпрашивая сласти. На шее у нее болтался кружевной бант с серебряным бубенчиком, как у козленка.
— Вы называете ее Иван Иванович? — Удивился Орлов.
— Правда, похож? — Марфа конфузливо захихикала. — Это шутка ее высочества.
Изящный шарло, потешно приплясывавший, ради кусочка сахара, действительно чем-то напоминал фаворита Елизаветы с его вечными кружевами, пудрой и бутоньерками.
Дверь распахнулась, и на пороге появилась великая княгиня с тазом мыльной воды в руках.
— Прошу прощения, но мы просто вынуждены устроить этому неряхе ванну, — весело сказала она. — Марфа, ловите его. Грязные лапы в приличном обществе нетерпимы.
Горничная немедленно заградила псу путь к отступлению, и шаро, поняв, что добром дело не кончится, заметался по комнате. Его схватили и, подавив слабое сопротивление, принялись макать лапами в таз. Пузыри веером разлетались в разные стороны. Иван Иванович заливался жалобным лаем, но обе дамы были непреклонны, и щетки в их руках мелькали с завидным проворством.
При виде этого зрелища Алексей хохотал бы до упаду, если б не шов на щеке, причинявший немалую боль.
— Ну как? — Спросила Екатерина, стряхивая мыльную пену с рук. — Развлекли мы вас?
— Отменно. — Орлов смахнул слезы с глаз. — Вам надо выступать в лазаретах перед ранеными. Все со смеху передохнут!
На мгновение Алехан даже забыл, что перед ним великая княгиня, такой веселой и простой она казалась.
Екатерина сощурила глаза, внимательно глядя на него.
— Ваше лицо мне кого-то напоминает. Как вас зовут? Ведь вы до сих пор не представились.
— Орлов. Алексей Григорьев сын, — он попытался приподняться на локтях. Ему показалось неприличным представляться лежа.
— Орло-ов? — Задумчиво протянула она. «Ах вот откуда этот нос и губы. Но глаза… Совсем другие. Тоже хорошие, но другие. Какие-то греческие глаза». Като любила придумывать всему точные определения, и теперь зеленовато-карие очи раненого в купе с его круглым еще мальчишеским лицом и полуобнаженным торсом прекрасной лепки навеяли на нее античные ассоциации. — Орлов.
— Мой брат часто стоял в карауле во внутренних покоях, — подсказал ей Алексей.
— Ах, да, — с легким неудовольствием откликнулась цесаревна. — Только теперь его что-то не видно.
Алехана удивили раздражение и даже обида, сквозившие в ее тоне. «Неужто она знала Григория?»
— Как он поживает? — Голос великой княгини стал обжигающе ледяным. «Везет мне на Орловых! — С досадой думала она. — Никогда бы не поверила, что тот первый струсит. После того, как он провел меня по городу чуть не на глазах у полиции! Однако… Стоило мне приоткрыть ему свои карты, и его как ветром сдуло». — Так как его здоровье?
Алексей не поверил своим ушам. Она издевается?
— Как здоровье? — Переспросил он. — Да не пишет он про здоровье. Все, слава Богу, не ранен пока. Мы каждый день молимся, чтоб живым вернулся.
Руки Екатерины, мявшие мокрое полотенце, застыли.
— Откуда вернулся?
— Вестимо, из Пруссии. — Алехан не отрываясь смотрел на нее. Что-то в поведении цесаревны было необычным. Уж больно близко к сердцу она принимала судьбу Гришана.
— Из Пруссии? — переспросила Като. — Из армии, вы хотите сказать?
— Точно так, ваше высочество.
— И… и давно? — Екатерине показалось, что она не справляется с голосом.
— Полгода как.
— Полгода, — повторила она. — Лихо.
В голове у Екатерины пронесся вихрь мыслей. Быстро же они обернулись! Хорошо за ней следят! А она-то, дура, развесила уши… Но кто мог донести? Не Брюс же. Нет, подруге Като верила. Сам собой всплыл в памяти недавний разговор со Стасем. «Оставим пока это», — сказала себе великая княгиня.
