— Там, на мосту.
— Позвольте вам не поверить, — великая княгиня сама вытащила книгу и наугад раскрыла ее. — О чем, скажем, конец 4-ой главы?
Юноша потер лоб, поморщился и близко к тексту пересказал ей смысл отрывка.
— А здесь? — Като распахнула книгу на новом месте.
И вновь собеседник не ошибся.
Игра продолжалась минут пять, потом великая княгиня извинилась и, взяв первую попавшуюся книгу, не без сожаления покинула библиотеку.
«Больше так рисковать не стоит, — сказала она себе. — Мало ли кто он и кем подослан ко мне? Не глупая ли я рыбешка, чтоб заглатывать любую наживку?»
На другое утро, заметив сквозь стекло в двери конногвардейский мундир, Екатерина не вошла в библиотеку, а вернулась к себе в опасном волнении.
Прошла неделя-другая, прежде чем Като решилась вновь брать книги. Она приблизилась к хранилищу, надеясь не увидеть его там и боясь, что его там не окажется. Комната была пуста. Великая княгиня вздохнула и с грустью принялась за следующий шкаф…
* * *
Ее исчезновение больно задело Потемкина. Он сразу понял, что чем-то не угодил прекрасной даме из библиотеки и ему дают понять, что он не ко двору. Мучительно было сознавать, что он, мог показаться навязчив… В первый раз они проговорили очень долго. Кажется, смеялись, спорили. Круг ее познаний потряс Грица, он в жизни не встречал таких умных женщин! Но когда дверь за ней тихо хлопнула, Потемкин запомнил только гладко зачесанные за маленькие уши черные волосы и нежные, ухоженные, как на картинах Ватто пальцы, перелистывавшие тяжелые страницы фолиантов.
Кто она? Как ее имя? Он не осмелился спросить, а она не сказала. Вероятно, у нее имелись на это свои причины. Ясно было одно: до нее ему так далеко, как до неба. Но это еще сильнее разжигало воображение. Что-то в ней казалось ему смутно знакомым. Точно он уже где-то видел ее, но моложе. Более худощавую и какую-то вспугнутую, не то что теперь. Доброжелательную, уверенную, мягкую во всех линиях прекрасного, холеного тела.
Она говорила с легким немецким акцентом и в этом была своя прелесть.
Он спал — не спал, ел — не ел, не впопад отвечал Григорию, и тот скалил зубы, толкая друга в плечо: «Чо? Зазнобило? В конец? Гриш, а Гриш, а я тебе говорил: подожди, врежешься еще. Ну расскажи! Расскажи». Потемкин зло отмалчивался.
Однажды ему приснилась его богиня рядом с Орлом, и юноша проснулся в холодном поту, но рассудив здраво, что дамы такой пробы не для его разухабистого дружка успокоился.
На беду днем позже Гришан как всегда начал хвастаться достоинствами великой княгини и довел Потемкина до белого каления.
— Что это за цесаревна, раз с тобой блудит?
— Хочешь посмотреть? — Осклабился Орлов, только что вернувшийся из города. — Она здесь.
— Как? — Обомлел Потемкин.
— Замолчь. — Гришан придвинул к лицу друга здоровенный кулак. — Найди старый Федькин мундир, ну тот, что ему мал, в сундуке. Дай мне и сиди здесь. Понадобишься.
Потрясенный Гриц стал рыться в сундуке у двери, нашел узкий преображенский камзол.
— На возьми. А какого черта? Ты что умом тронулся?
— В «Золотой рог» пойдем.
— С ней? — Потемкин скроил рожу, выражавшую не только крайнее удивление, но и полную невозможность таковых действий.
Орел кивнул.
— Пусть посмотрит, сколько народу за нее горой. Да и нашим тоже на нее полюбоваться не грех. Для скрепления союза.
Гришан взял из рук Потемкина камзол и вышел в соседнюю комнату. Там послышался приглушенный женский голос. Тихий смех, звук стучащей по медным пуговицам ременной пряжки и шорох натягиваемых лосин. Через четверть часа Орлов вернулся.
— Идем. Ее высочество ждет, — он подтолкнул Грица к двери, которая бессмысленно замоталась под тяжелой рукой.
У окна вахмистр увидел великую княгиню. Она была высокая, полная и румяная. И походила не на мальчика, как предполагал Потемкин, а на женщину, переодетую в мужское. Гостья подняла голову, и Гриц едва удержал возглас. Перед ним стояла дама из библиотеки.
Цесаревна улыбнулась ему как старому знакомому.
— Этого юношу я видела во дворце, — сказала она Орлову.
Тот кивнул.
— Всегда можешь к нему обращаться. Он нас не выдаст…
* * *
Они шли по темным улицам пешком. Гриц слева, Орлов справа, ее высочество между ними. Потемкин чувствовал, что каждую минуту проваливается под землю. Вскоре спутники свернули в знакомый грязный двор, и вахмистр поразился, как она не боится идти в такие места, опираясь на руку бесшабашного Орла? Как Гришан не боится за нее?
Три крутых ступеньки вниз. Дым, хохот, брань. Потемкин пожимает чьи-то руки, куда-то садится, видя перед собой только истрепанный Федькин мундир. В полутемном углу, за дубовым, свински грязным столом, в окружении сгрудившихся не суть трезвых офицеров, она сидела так свободно и просто, точно и это общество, и чужая форма казались ей привычными и до крайности приятными.
— Ее императорское высочество великая княгиня Екатерина Алексеевна изъявила желание посмотреть на наши беды и поддержать нас в тяжелый час. — Сказал Гришан.
По столам пролетел вздох восхищения.
— Да как же, матушка, ты решилась? Спасибо тебе, душа добрая, и за твои прежние щедроты. — раздались голоса.
— Я слышала о ваших несчастьях, — начала великая княгиня. — И решила сама убедиться, так ли плохи дела?
— Плохи! Плохи! — Полетело со всех сторон. — Кому четвертый год жалования не плачено, кому пятый. Дохнем, матушка. Не обидь, будь заступницей. Доложи государыне. Мы считай жируем, а во флотских экипажах хуже нашего.
— Ты на сапоги-то на наши глянь! — Молоденький подпоручик Баскаков отодвинулся к стене закинул ногу на стол и пошевелил в дыре пальцами. — Зима, матушка. И так почитай у каждого. Сапожнику заплатить нечем.
«Вы бы лучше меньше пили, — подумал Потемкин. — Глядишь, деньги в карманах и удержались бы…»
Но великая княгиня, видимо, не разделяла его скепсиса. Она сделала горькое выражение лица и прослезилась.
— Государыне нашей матушке Елизавете Петровне Господь жизнь часами меряет. От нее доктора не отходят. Все, что могла, она для вас уже сделала, дети. Докладывать ей, только последние силы у нее отнимать.
Гвардейцы опечалились. Многие поникли головами.
«Любят ее. Жалеют. Ни пойми за что», — мелькнуло в голове у Потемкин.
— Так ты скажи мужу своему, пес его дери! — Крикнул кто-то из дальнего угла. — Он хоть немец, а все тоже человек. Не без понятия, небось?
— Скажи, не ровен час перекидываться начнем! — Поддержали многие. — Ведь он государь уже почти. Теперь он заступник.
