— В реализации вами наших условий, — строго сказал граф.
— Каковы они? — Екатерина подобрала край кружевной накидки и стала аккуратно растягивать его пальцами.
Собеседник смотрел на нее с легкой усмешкой. «Холодна, как лед, и трезва, как вода в стакане. А говорят, она может быть огнем свечи и теплым красным вином в хрустале», — думал он. Разве такой представлялась ему их беседа? Граф искал единомышленника, человека, на которого указывали звезды, мистика от рождения, воплотившееся в земной женщине великое божественное начало, а нашел… Равнодушную торговку с хваткой немецкой кабатчицы и представлениями о жизни маркитантки из солдатского обоза. «Неужели я не смогу заглянуть за этот панцирь? Чем можно было бы поцарапать ее душу?»
— Что вы знаете обо мне? — Услышал граф мягкий чуть грустный голос и вздрогнул.
Как он мог не уследить за собой и так свободно разбрасывать мысли вокруг, что их уловила собеседница? Видимо, она и правда вывела его из душевного равновесия.
— Простите, ваше высочество, — граф поднял на Екатерину глаза и обомлел. — Я нечаянно вторгся в ваше сознание. — Произнес он уже машинально, глядя в неожиданно изменившееся лицо.
Женщина сидела расслабившись, откинувшись на подушки кресла и сцепив пальцы на коленях. Ее голова была чуть наклонена вперед, как чашечка срезанного цветка, а на губах дрожала слабая улыбка.
Графу вдруг показалось, что ее большие странной формы глаза, с уголками чуть оттянутыми вниз, как у большой доверчивой собаки, вовсе не голубые и не зеленые, а наполнены теплым карим светом.
— Что вы знаете обо мне? — Повторила Като. — Чтобы так легко судить, какова я на самом деле?
— Я знаю о вас все, — без тени превосходства или желания уязвить ее сказал граф. — Я знаю, под какими звездами вы родились и под какими умрете. Кем вы были до рождения, и кем станете после.
— Я не вею в это, — покачала головой Екатерина.
Но граф осторожно приложил палец к ее губам.
— Тише, дитя мое, тише, — Сен-Жермен уже понял, что ларчик, который он безуспешно пытался взломать, открылся сам собой. — Я знаю, что из задуманного вы успеете осуществить, а что останется мечтами. Я знаю, какое имя вы носите там. — Точеная рука графа показала в потолок кареты. — Между звезд.
— Надеюсь, это красивое имя? — Натянуто улыбнулась великая княгиня. — Мне столько раз меняли имена, что я привыкла не предавать им значения.
— Напрасно, — граф укоризненно покачал головой. — Имена оказывают на нашу жизнь огромное влияние. В юности вас звали Софья — София Премудрость Божия. Разве вы не наделены разумом необыкновенной глубины?
— Вы мне льстите.
— Ничуть, — граф осторожно взял ее руку и заглянул в ладонь. — Ваше второе имя — Августа. Великая. Оно с рождения сулило вам царство.
— Если продолжить ваши рассуждения, — не без сарказма сказала цесаревна. — То можно прийти к неутешительным выводам. В России я была наречена Екатериной в честь супруги государя Петра I. Эта дама была поднята царем едва ли не из-под солдатской телеги. Что хорошего сулит мне такое имя?
Граф промолчал.
— Наша публика, — продолжала великая княгиня, — очень любит все французское, но, к сожалению, не обладает ни вкусом, ни пониманием. Она переделывает мое имя на парижский манер — Като. Им даже невдомек, что в комедиях это прозвище для трактирной служанки легкого поведения. Но я терплю. — Она через силу улыбнулась. — Каково же мое имя среди звезд?
— В Китае есть красивая легенда, — отозвался граф, — о принцессе, которая, попав в ад, силой своего милосердия превратила его в подобие рая. Верующие назвали ее Тарой. Белой Тарой, которая воплощается среди людей, чтоб смягчить их души. Разве вы не видите ада вокруг себя?
— Нет, — прошептала Екатерина. — Здесь мой дом. Может быть он плох.
— Но вы готовы его поправить, — подсказал граф.
— Мне очень жаль людей, — отозвалась женщина. — Они живут здесь так тяжело, так порой по-скотски. И они же так добры ко мне…
— Но вы можете помочь им, создав прочные законы, не позволяющие мучить и порабощать друг друга.
— Я думала об этом, — кивнула Като. — Свобода — душа всего. Но мир, в котором я нахожусь, лишен даже понятия о свободе. Не то что внешней, внутренней… — Она запнулась, закусив губу и отвернулась к окну.
* * *
На лесной поляне замерли две лошади. Серая в яблоках выгибала шею и ласково покусывала гнедую за холку. Чуть позвякивали стремена на теплом ветру. Уздечки, замотанные за нижнюю дубовую ветку, не давали животным далеко уйти от своих хозяев.
На разметанном по траве плаще с алым подбоем кавалер осторожно целовал даму, сначала в висок, потом в щеку и подбородок. Каждый палец ее руки, сгиб локтя, запястья и дрожащие от напряжения белые холмы плеч подверглись куртуазному нападению.
Оба знали, зачем пришли сюда. Но оба сознательно не желали торопить события. Дама отдавалась впервые, а кавалеру было приказано вести себя с ней осторожно, как с фарфоровой пастушкой на каминной полке в кабинете императрицы. Никакого напора, ничего, что могло бы напугать молодую великую княгиню.
Молодую? Ей уже 22. В этом возрасте дамы давно обзаводятся потомством. А она задержалась в состоянии Дианы на целых семь лет со времени свадьбы. Но разве ее вина, что ей достался муж, не способный ни на что, кроме караульных игр с крысами? Это открылось совсем недавно и государыня… Нет, зачем об этом думать? Бедное, желанное дитя! Какие у нее чудесные каштановые волосы. Надо же, выгорели на солнце, а зимой казались почти черными… Конечно, она не так красива, как его супруга, но и в ней, как во всех женщинах, есть что-то неповторимое.
Кавалер ловко ослабил хватку корсета и, почувствовав под рукой движение ее живого, защищенного только шелком рубашки тела, сам задрожал, не ожидая такого возбуждения.
«Тих, тихо, — осадил он себя. — Не на скачках».
— Сережа, — дама приоткрыла глаза и тут же снова закрыла их. — Сережа, скорее…
Освободив сильными руками ее плечи и грудь из плена широкого жесткого декольте, он принялся покрывать их поцелуями, легкими, как крылья бабочек. Он не имел права оставить на коже дамы следов ее позора.
— Сережа, — снова тихо простонала она, выгнув спину, — я больше не могу.
И тогда острая боль прорезала ее тело. Мышцы живота свело с невероятной силой, Совершенно синие от отражавшегося неба глаза великой княгини распахнулись. В них застыло удивленное и чуть обиженное выражение.
— Это все? — Чуть вздрагивая опухшими от поцелуев губами, спросила она.
— Все, ваше высочество, — кавалер поцеловал ей руку и встал. Он мог быть собой доволен. Ни кружева на ее платье, ни даже трава вокруг почти не были смяты. — Больше мы не увидимся. Надеюсь, я не оставил вам о себе неприятных воспоминаний.
