Не медля больше ни секунды, Эйкке решительно направился на звук голосов, отлично выхватывая их драконьим слухом даже сквозь несколько стен. Пока он различал только мужские голоса: Ксандров и два незнакомых — очевидно принадлежащих дорру Феану и дорру Леонидису. Слов было не разобрать, но интонации без единого сомнения выдавали напряженность. Эйкке ускорил шаг, прикидывая, как лучше сократить путь к эндрону, — и замер, услышав Кассин голос. Гордый и презрительный. Ровно такой, каким однажды она выдала: «Ненавижу!»
— Ксандр — мой жених, папа! — сообщила она, выбив у Эйкке дыхание. — Вы дали согласие на наш брак, и мы объявили о своей помолвке. И собираемся пожениться, нравится вам это или нет! Как только мне стукнет семнадцать, назначим день свадьбы! И прошу вас, не вынуждайте меня отказывать вам в приглашении на нее!
Мне бы очень не хотелось…
Дальше Эйкке не слышал. В ушах вдруг стало гулко и больно, как было в подвалах Арены, а сердце отказалось биться, переполнившись холодной вязкой болью.
Касси выходит замуж за Ксандра.
И все, что Эйкке себе напридумывал…
Он развернулся и, никем не задержанный, покинул дом…
Глава LII
Темный гнилой коридор в подвале Арены. Возбужденный шепот выбравшихся из-за решетки драконышей где-то за поворотом. Пронизывающе спертый воздух. Напряжение, не отступающее ни на секунду.
И два голоса, слившиеся в один:
— Будь осторожен!
— Будь осторожна!
Кажется, они оба почувствовали за этими фразами нечто большее. Касси первой подалась вперед и вздернула подбородок, желая перед расставанием только еще раз ощутить губы Эйкке на своих губах, и он не позволил ей ни передумать, ни испугаться собственной дерзости. Обхватил ее голову и с пылкой нежностью накрыл ее губы своими.
Ах, ничего лучше Касси еще не испытывала…
Рассказывала когда-то Ксандру о том, какой должна быть любовь, а сама и не подозревала о ее истинной личине. Когда сердце бьется так часто и так горячо.
Когда в душе так светло и так радостно. Когда грудь переполняет волнение и что-то замирает в ней — так сладко и так чутко, что хочется плакать от счастья. Когда губы ловят чужие губы, и прижимаются, и пробуют, и не хотят отпускать, чтобы не испортить это волшебство…
…и не проснуться…
Касси закрыла лицо руками и почувствовала, что глаза снова мокрые. Как и все последние девять пробуждений. С тех самых пор, как Эйкке исчез.
Касси не позволяла себе показывать горе и плакать днем, но ночи не были ей подвластны. Они снова и снова оживляли воспоминания и пытали Касси их безнадежностью.
Эйкке не вернется.
Он все для себя решил.
Когда Ксандр, наконец выпроводив ее отца из дома, пообещал Касси сюрприз, она на несколько минут уверилась, что самая невозможная ее мечта сбудется. Слишком хорошо помнила их с Эйкке прощание. И ревность его помнила. И заботу. И желание снова поцеловать — тогда, когда им уже не грозила опасность, когда Касси не надо было ни за что благодарить и ни от кого спасать. Эйкке смотрел на нее так, что у Касси сердце пело, а сама она чувствовала себя самой красивой и самой желанной девчонкой на свете. И вернуться он мог только к ней — а не за ней! — и Касси спешила в холл, чтобы поскорее увидеть любимые серые глаза, коснуться столь нужных рук, вдохнуть один с Эйкке воздух — и никогда больше не разлучаться!
Пустой холл моментально вселил в сердце страх, и, как Ксандр ни настаивал, что Эйкке скоро найдется, Касси уже знала, что этого не произойдет.
И оказалась права.
Почему он ушел, она не знала. Если бы он сразу последовал за собратьями, как только Энда освободил их из рабства, Касси поняла бы и, быть может, даже смирилась. Но Эйкке остался, и отваживал он нее Хедина, и держал весь вечер за руку, и обещал вернуться — и вернулся, презрев свою ненависть к этому городу.
А потом просто ушел, не повидавшись с ней, не объяснив ничего — и кажется больше не собираясь возвращаться.
Касси запрещала себе ждать, понимая, сколь горьким будет разочарование, но все равно надеялась, против воли ища на авгинских улицах темноволосую голову Эйкке, а в авгинском небе — силуэт мощного черно-коричневого дракона. Ксандр, заставая ее в такие моменты, хмурился и советовал забыть о поганце, в жилах которого оказалось слишком мало человеческой крови, а Касси не могла. И — не хотела. Даже если Эйкке выбрал дальнейшую жизнь без нее, он слишком много значил, чтобы отказаться. Через боль, через непонимание, через крушение надежд — Касси могла выдержать их, но не потерю Эйкке. Один раз она едва не лишилась его и больше не могла подвергать свое сердце таким испытаниям.
Когда Касси увидела его в камере — залитого кровью, потерявшего глаз и едва живого — половина ее сердца обмерла и отказывалась греть, пока Эйкке не нашел в себе силы обозвать ее плаксой. Создатели, каким счастьем были эти его дразнилки! Касси простила бы и постоянные насмешки; она готова была простить ему все что угодно, лишь бы Эйкке выкарабкался из этого ужаса. Даже мысли не возникло отдать противоядие не столь изувеченному дракону в надежде на его силу: Касси должна была спасти Эйкке, только за этим она и проделала весь путь. И оживать начала только вместе с ним. А когда он губами к ее губам прижался…
Одна секунда. Без страха, без смущения, без свидетелей, без глупых запрещающих мыслей. Только вдвоем в этом сладком выстраданном единении, и перед лицом то ли смерти, то ли спасения важнее него ничего не было.
Важнее порыва Эйкке, подарившего Касси головокружительно сладкое счастье. Оно приходило еще потом не раз: когда Эйкке не выпускал ее руку в подвале, стискивая порой так, что становилось больно, но это была нужная боль; когда он целовал Касси перед самым началом турнира, не обращая внимания на собратьев и не думая о том, как они относятся к его нежностям с человеческой девчонкой; когда обнимал ее на глазах у Ксандра, защищая и от него, и от Энды, и от всего мира и присваивая себе, не спрашивая позволения, — и Касси не хотела с ним прощаться. Что бы Ксандр ни говорил, как бы ни уверял, что она должна выбросить из головы не достойного ее мужчину, Касси не могла ненавидеть Эйкке. Сердцем чувствовала, что он не предавал ее доверие, что произошло нечто важное, вынудившее его покинуть дом Ксандра, и Касси упорно искала эту причину, и даже не находя знала, что она есть. Потому что успела за эти короткие три месяца знакомства понять Эйкке.
И полюбить его всей душой…
Касси вытерла лицо.
Нет, сегодня точно нельзя. Сегодня день рождения: если плакать в такой день, потом весь год неудачным окажется. А у Касси были слишком большие на него планы. И первое дело — наконец отправиться в Окинос, к маме. Хедин дал уверенность в том, что она найдет ее в бабушкином доме, и Касси не собиралась терять ни одной лишней минуты. Быть может, эта встреча хоть немного приглушит поселившуюся в груди тоску? И позволит Касси смириться с неизбежным?
