Касси с собой на этот раз не взяли: у нее все еще болела нога, и в подобном опасном деле она была бы только обузой. Касси не стала спорить, понимая, что раз уж ей вовсе не удалось отговорить друзей, то ее обида на них тоже не возымеет действия. Поэтому она лишь пожелала им удачи и, проводив в путь, отправилась в Храм поставить лучинку за их возвращение. Ничего она так не желала, как поскорее увидеть ребят снова — живыми и невредимыми. Вне всяких сомнений, боги должны быть на их стороне, но в прошлый раз, прежде чем вывести из беды, они все же не пожалели испытаний. Касси с Эйкке, оба уповающие на милость Создателей, сумели перевесить скептицизм Ксандра и склонить богов на свою сторону. Будет ли так же сейчас, когда они остались один на один? Касси хотела в это верить. И понимала, что только верой и могла ублажить своенравных Создателей. А потому не покидала храм до тех пор, пока в огне лучинки не разглядела опаловые искры. Совсем такие, какими покрылось тело Эйкке, когда он превращался в ящера. Это было совершенно потрясающее зрелище, которое Касси никогда не забудет.
Поблагодарив богов за отклик, Касси, чуть прихрамывая, отправилась домой.
Она уже несколько дней пыталась написать маме письмо, чтобы та ждала ее дома, а не бросилась к стенам Авги, едва Касси стукнет семнадцать, но никак не могла подобрать нужных слов. Как объяснить, почему она столько времени не писала? Лгать, что не знала адреса? Так у нее и сейчас его не было, и Касси, отправляя письмо в Окинос, придется уповать только на удачу и на правильность своих предположений. Объяснять, что поверила в мамино предательство и знать ее не желала? Мама поймет, конечно, да только не хотелось Касси отдавать такие слова на откуп неверной бумаге и огромному расстоянию. Она потом их скажет, когда будет видеть мамины глаза и чувствовать, что та готова принять дочь вместе с этим грехом. А пока, пожалуй, стоило просто написать маме, как Касси любит ее и как ждет встречи. Сказать, что лишь недавно нашла мамину записку и сразу решила ей ответить. И попросить ни в коем случае не приближаться к Авге, чтобы не попасть в тюрьму, а ждать ее дома, потому что Касси не сумеет получить ответа и договориться об ином месте встречи. До дня ее совершеннолетия оставалось всего полтора месяца, и откладывать дальше было нельзя.
Удачно прошмыгнув мимо мачехи, отдававшей грозным голосом какие-то указания служанке, Касси добралась до своей комнаты и поплотнее прикрыла дверь. Хорошо бы было запереть ее на ключ, но замком в дверях могла похвастаться исключительно хозяйка дома, а приравненная к служанкам дорини Кассандра была вынуждена рассчитывать исключительно на собственный слух и проворство. Вроде бы Ниобея никаких поручений ей сегодня не давала, и Касси могла надеяться на ее нескорое появление в своей комнате. И этим следовало воспользоваться.
Бумага, перо…
Слова потекли сами, хоть Касси и думала, что будет мучиться над каждым из них, выбирая правильные и раздумывая, о чем стоит писать, а о чем лучше умолчать. Но от мамы у нее никогда не было секретов. Они стали бы самыми сердечными подругами, если бы боги не дали им одинаковой крови, и Касси, выводя строчку за строчкой, ни секунды не сомневалась, что мама почувствует в них всю ее любовь и всю боль от несправедливости их разлуки.
Ах, как многое хотелось сказать! О том, как плохо ей было все эти годы без любимой мамы. О том, как она узнала о подлом поступке отца и его новой жены. О том, как наказали их за это предательство Создатели и как Касси не согласна с ними, считая, что Протей никак не заслужил мучений, потому что он «самый чудесный мальчик на свете». О том, какие невероятные изменения произошли за последние месяцы в ее жизни. О несчастных драконышах, которым они с Ксандром помогали обрести свободу. Об Эйкке и тех незваных чувствах, что он вызывал у Касси. О последнем поведать хотелось больше всего, но именно об этом упоминать было нельзя, потому как письмо могло ненароком попасть в чужие руки и стать причиной больших неприятностей для них всех, поэтому Касси останавливала себя, снова и снова перечеркивая первые же опасные слова и следом вспоминая то одно, то другое событие, связанное с Эйкке.
Не стоило об этом так часто думать, и Касси это понимала, но сердце отказывалось подчиняться разуму. Да и какой уж тут разум, если не далее как вчера Эйкке катал их с Протеем по морю на одолженной лодке, ничуть не боясь ни солнца, ни возможного возмущения хозяина, у которого они эту самую лодку и взяли без спроса, желая лишь хоть немного побаловать остающуюся в городе Касси, тогда как они с Ксандром собирались идти на дело?
Это же противозаконно! — ужасалась Касси, когда он стаскивал в воду бесхозно лежавшую на берегу лодку, но слишком хорошо понимала, что не только не сумеет отказать Эйкке, но и сама хочет воспользоваться этой сумасбродной возможностью. Это было так… захватывающе… Нет, не катание на лодке и даже не ощущение собственной безнаказанности, а скинувший из-за жаркого солнца тунику Эйкке, представший перед Касси во всей красе. Смуглая кожа, крепкая грудь — Касси и не думала, что подобное зрелище может произвести на нее столь сильное впечатление. Сколько раз они с Ксандром вместе купались в море, но ни разу ей до жара на щеках не хотелось прикоснуться к нему, узнать, какой он на ощупь, почувствовать биение чужого сердца…
Нет, смотреть на Эйкке было совсем невыносимо, и Касси, скрывая смущение, достала маленькое зеркальце и принялась пускать солнечных зайчиков. Они всегда очень нравились Протею, и Касси какое-то время с удовольствием пользовалась этим предлогом, чтобы прятать от Эйкке взгляд, пока он шутливо не возмутился ее баловством и не посадил рядом с собой Протея, предложив ему немного поработать, пока сестра развлекается.
Пока Касси готовила соразмерный его наглости ответ, Протей ухватился за весла и принялся барабанить ими по воде, источая столь огромный восторг, что Касси невольно задалась вопросом, почему же они никогда не позволяли Протею подобных вещей. Носились с ним, как с фарфоровой куклой, опекали, оберегали, раз за разом подчеркивая его увечье и еще сильнее загоняя Протея в эту беду. А он обычный мальчишка и хотел, чтобы именно так к нему и относились. И Касси была безмерно благодарна Эйкке за то, что он открыл ей на Протея глаза.
Вот только даже эта благодарность не шла ни в какое сравнение с другим чувством, рожденным Эйкке в ее сердце. Слишком сильным, чтобы быть простой симпатией. Слишком острым, чтобы быть простым восхищением. Слишком верным, чтобы быть простой привязанностью. И слишком нужным, чтобы оставалась хоть капля сомнения.
Она полюбила Эйкке. И грезила только о том, чтобы…
— Послание для матушки настрочила? — перед носом замечтавшейся Касси мелькнула рука с кольцами на каждом пальце, выхватив бумагу с едва просохшими чернилами. Ошеломленная Касси тряхнула головой, приходя в себя, вскочила на ноги и с трепетом увидела, как мачеха читает ее письмо. — Так-так, — пробормотала Ниобея и, даже не взглянув на падчерицу, сделала несколько шагов по ее комнате. Глаз от содержимого бумаги она не отводила.
— Отдайте! — потребовала Касси, заранее зная, что ничего тем самым не добьется. — Отдайте, это низко — читать чужие письма!
