Глава XLVII
В бесконечной пелене боли появление у решетки нового охранника могло означать только очередную порцию мучений, и Эйкке без сил уронил голову на грудь, не зная, как пережить еще несколько часов. Ни дня не проходило, чтобы разлюбезный сын главного смотрителя Арены не потчевал его кулаками, мстя за какую-то лишь ему известную обиду, но это были цветочки по сравнению с тем, как Эйкке отделали вчера вечером. Сам, конечно, напросился, но как было спокойно смотреть на то, как охранники забирают искалеченного Турме, чтобы на нем опробовать надежность крыши и меткость противодраконового оружия? Редкий пленник возвращался после подобных опытов живым, и потому на них обычно брали самых слабых. На одноногого Турме, очевидно, не слишком рассчитывали в боях, вот и решили пожертвовать им ради безопасности зрителей. И Эйкке, невесть как вырвавший руки из кандалов, набросился на тюремщиков, защищая мальчишку…
На что он рассчитывал? Турме все равно утащили, а его били долго и смачно, пока Эйкке, не чувствуя уже вообще ничего, кроме взрывной волны боли, не лишился сознания, уверенный, что никогда уже не обретет его вновь.
Но он рано обрадовался. Его оставили в живых, потому что в афише была обещана казнь Тидея и разочаровывать местных богачей, заплативших за это представление немалые деньги, главный смотритель Арены не решился.
Сознание вернулось упругим толчком.
Все та же склизкая стена. Все те же кандалы на распухших кистях. Все те же слипшиеся волосы, лезущие в единственный открывающийся глаз. Все то же чужое истерзанное тело, не жалеющее для своего хозяина новой порции мучений. Все те же пять драконов в цепях вокруг него — слава Ойре, Турме удалось выжить в уготованном ему испытании.
И снова знакомый звук открывающейся двери — Эйкке не мог на нее смотреть. Словно смерть свою у входа в тюрьму увидеть. А Эйкке не хотел умирать! Слишком много он еще не сделал в жизни! Слишком многое не сказал!
— Эйкке!..
Предатель-слух вдруг уловил голос Касси — неужели эта безысходная боль все- таки свела его с ума? Откуда бы Касси взяться в его камере? Только такой болван, как Эйкке, мог хоть на секунду поверить в реальность этого обмана и размечтаться, вспоминая прошлое. Единственное, что у него еще осталось. О будущем не стоило и думать.
— Ойра милосердная!..
Да нет же, не бред! Ее всхлип! Ее жалость! Ее — совершенно умалишающий аромат!
Эйкке, не веря себе, приподнял голову…
И встретился взглядом с наполненными слезами бирюзовыми глазами Кассандры.
Праматерь божья!
Рехнулся!
В форме охранника, с остриженными волосами!
Здесь, в его личном тартаре!
— Касси!..
Она бросилась к нему, обхватила за голову, прижалась щекой к его щеке, гладя, лаская, целуя куда попало. Эйкке зажмурился, не дыша, не думая, возрождаясь от каждого мгновения ее близости и чувствуя, как боль отступает, а надежда возвращается. Да разве могла Касси прийти, чтобы просто попрощаться? Наверняка какой-то план замыслила, но сейчас это не имело никакого значения. Эйкке дышал ей, Эйкке жил ей, Эйкке бредил ей и не хотел возвращаться в реальность.
— Все будет хорошо!..
От ее перехваченного голоса разлетелись остатки мыслей. Из-за него плакала, не брезгуя ни выбитым глазом, ни кровавой маской на его лице, ни грязью на всем его теле. Прижималась, как будто хотела исцелить своим теплом, и сводила с ума этой своей близостью.
— Плакса… — голос оказался хриплым, рваным, таким, что Эйкке сам не узнал его, и Касси немедля нырнула в походную сумку на плече и достала оттуда металлическую фляжку. Открутила крышку и приложила Эйкке к губам.
Сколько он не пил? И сам не знал. Но вряд ли именно жажда сделала Кассину воду такой упоительно вкусной. Скорее — ее участие. И — как же хотелось верить! — искренняя нежность.
Однако холодная вода, промочив горло, остудила и разгоряченную голову, собрав воедино мысли. И первая же из них заставила Эйкке похолодеть.
— Касси!.. — выдохнул он. — Только не говори, что ты тоже попалась! Что они и тебя!.. Что я должен буду!.. Что не только Тидея!..
Ее странный вид, кажется, давал лучший ответ на его вопросы, но в череде несчастий Эйкке просто заколотило от еще одной возможной беды, и Касси, приложив пальчики к его губам, снова уткнулась лбом в его висок.
Эйкке осекся на полуслове, чувствуя только ее тепло. Семь дней! Семь проклятущих дней он ее не видел! И думал, что потерял навсегда!
— Ты мне веришь? — что-то совсем необъяснимое спросила Касси, едва не вырвав у него в ответ три самых глупых слова. Слишком часто Эйкке повторял их в разлуке. И отчаянно жалел, что не нашел в себе смелости сказать их тогда, когда была такая возможность. Но не сейчас же было в любви признаваться. Его через несколько часов камнями забьют, а Касси потом жить с его нерастраченными чувствами на сердце.
Эйкке кивнул, преступно касаясь губами ее щеки. Проклятое кольцо почти не давало возможности почувствовать ее кожу. Вот же урод, на самом деле! И еще к девчонке ластится!
— Тогда выпей, — попросила Касси и, вынув из невидимого внутреннего кармана крохотный флакончик, поднесла его к губам Эйкке. — Только не спрашивай! — напряженно попросила она. — Сам потом все скажешь!
Не глядя, не нюхая, не отводя от Касси взгляда, Эйкке залпом опустошил бутылек…
И онемел, почувствовав, как заиграла в жилах кровь, пропитываясь уже почти забытым светом, жаром, силой, гордостью…
Кожа засветилась золотом, отливая опаловыми искрами. Душа раскрылась, объединяясь с драконьей сущностью, столь долго сидевшей под замком. Свобода заполнила все тело, маня бескрайним небом и купая в лучах предрассветного солнца…
Снова дракон!
У них получилось! У Касси получилось! Касси вернула ему себя!
Эйкке подался вперед и ткнулся губами в ее губы…
И замер, осознав, что натворил.
Вот же пропасть, совсем свихнулся! В тюрьме! На глазах пятерых драконов! С этим отвратительным кольцом в губе, от одного вида которого Касси должно мутить, а он еще и…
— Прости!.. — Эйкке отпрянул, в панике стараясь придумать, как оправдаться. — Касси, я…
— Ничего, — пробормотала она и словно бы завороженно коснулась пальцами его щеки. И Эйкке, кажется, только сейчас прочувствовал, каков на вкус девичий поцелуй.
Он не знал, что поцелуй можно попробовать. Что он медово-сладкий, тягучий, но не надоедливый, с каким-то наивным и отчаянно нежным ароматом, которым невозможно насытиться. Что он лучше самой желанной сладости и нет совсем никаких сил перед ним устоять. И когда Касси смотрит так, словно сама ощущает то же самое, что и Эйкке…
— Эйкке, это… противоядие, да? Мы все снова станем драконами?..
