Но теперь я понимаю, что он нуждается в этом так же сильно, как и я. И я начинаю кончать так сильно, что все мое тело содрогается в его объятиях. Это похоже на водопад, прорывающийся сквозь меня. Чертов Ниагарский водопад наслаждения, бьющий вниз, вниз и вниз. Неудержимый. Невозмутимый.
И все же, даже после того, как я достигла кульминации, я все еще хочу большего. Оргазм был невероятным, но он не удовлетворил меня полностью. Мне нужно больше.
Каллум укладывает меня на спину и забирается на меня сверху, снова погружаясь в меня. Теперь он смотрит прямо в мои глаза, его ясные голубые в мои дымчато-серые.
Обычно, когда я смотрю ему в глаза, то лишь потому, что я в ярости, пытаясь окинуть его взглядом. Мы никогда раньше не смотрели друг на друга так: открыто, с любопытством, вопросительно.
Каллум не робот. Он чувствует все так же остро, как и я. Может быть, даже больше, потому что он всегда пытается держать все в себе.
Впервые он нежно прижимается своими губами к моим. Его язык пробует и исследует.
Я целую его в ответ, мои бедра продолжают двигаться под его. Я чувствую, как нарастает еще одна кульминация, вторая половина той, что была раньше. Почему наши тела так идеально подходят друг другу, когда все остальное в нас совершенно противоположно?
— Ты моя, Аида, — рычит Каллум мне в ухо. — Я убью любого, кто попытается прикоснуться к тебе.
С этими словами он извергается внутрь меня. И я тоже кончаю, второй оргазм еще сильнее первого. Самый сильный из всех, что я когда-либо испытывала. Я не уверена, что останусь в живых, когда все закончится.
16. Каллум
К счастью, мы с Аидой возвращаемся в дом первыми, так как остатки ее платья разбросаны по всему полу лимузина, а на ней ничего нет, кроме моего пиджака.
Ей все равно. Будучи всегда свободной душой, она просто накинула на себя пиджак и босиком вбежала в дом, по пути отдав шоферу бойкий салют.
Мне хотелось бы пойти за ней, но я почувствовал, как мой телефон зажужжал в кармане — звонил отец, чтобы отчитать меня.
— О чем ты, блядь, думал, — говорит он, как только поднимаю трубку.
— Этот кусок дерьма пытался изнасиловать мою жену.
— Ты ввязался в драку на собственном благотворительном вечере. С Оливером Кастлом! Ты знаешь, чем это может обернуться?
— Ему повезло, что я не размазал его мозги по бетону.
— Если бы ты это сделал, ты бы сейчас сидел в камере, — прорычал отец. — Ты ударил не какого-нибудь студента — Генри Касл один из самых богатых людей в Чикаго. Он пожертвовал пятьдесят тысяч на твою кампанию!
— Он не получит возмещения, — говорю я.
— Тебе придется дать ему гораздо больше, чем компенсацию, чтобы он не сорвал твою кампанию.
Я скрежещу зубами так сильно, что кажется, что мои зубы вот-вот расколются пополам.
— Чего он хочет, — говорю я.
— Ты узнаешь это завтра утром. В восемь утра, в Кейстоун Кэпитал. Не опаздывай.
Чёрт побери. Генри Касл хуже своего сына — раздутый, высокомерный и сверхтребовательный. Он захочет, чтобы я пресмыкался и целовал его кольцо. В то время как мне захочется кастрировать его, чтобы он больше не плодил сыновей-говнюков.
— Я буду там, — говорю я.
— Ты сегодня потерял контроль, — говорит отец. — Что, блядь, происходит между тобой и той девушкой?
— Ничего.
— Она должна быть активом, а не обузой.
— Она ничего не сделала. Я же сказал тебе, это был Касл.
— Хорошо, возьми себя в руки. Ты не можешь позволить ей отвлекать тебя от цели.
Я вешаю трубку, кипя от всего невысказанного, что мне хотелось прокричать в трубку.
Это он заставил меня жениться на Аиде, а теперь злится, потому что она не маленькая шахматная фигурка, которую он может тасовать по доске, как он делает со всеми остальными?
Вот что меня в ней восхищает. Она дикая и яростная. Я потратил все свои силы, чтобы заставить ее надеть чертово платье. Она никогда не стала бы пресмыкаться перед Генри Каслом. И я тоже.
Я поднимаюсь наверх в нашу спальню, ожидая, что она чистит зубы и готовится ко сну.
Вместо этого она набрасывается на меня, как только я вхожу в комнату. Она глубоко целует меня, притягивая к кровати.
— Ты не устала? — спрашиваю я ее.
— Еще даже не полночь, — смеется она. — Но если ты хочешь спать, старичок…
— Посмотрим, что нужно сделать, чтобы утомить тебя, ты, чертова сумасшедшая, — говорю я, бросая ее на матрас.
***
Аида еще спала крепким сном, когда на утро мне нужно было вставать на встречу с Генри Кастлом. Натянув одеяло на ее голые плечи, я укрываю ее, хотя мне жалко закрывать всю эту гладкую, сияющую кожу.
Она выглядит измученной после вчерашней ночи. Мы целый час занимались чем-то, что было так же близко к борьбе, как и к траху. Она испытывала меня, проверяла, позволю ли я ей взять себя в руки, проверяла мою энергию и выносливость.
Я ни за что не сдавался первым. Каждый раз, когда она пыталась одолеть меня, я снова прижимал ее к себе и трахал безжалостно, пока мы оба не задыхались и не обливались потом.
Я видел, как это возбуждало ее, ощущая мою силу против ее, зная, что я не уступлю ей ни дюйма. Ей нравится давить на меня, чтобы узнать, как далеко она может зайти, прежде чем я сломаюсь. Она делает это в спальне и вне ее.
Ну, я чертова гора, которую нельзя сдвинуть. Она скоро это поймет.
И Генри Касл тоже. Я знаю, он думает, что я пришел к нему в офис, чтобы унижаться, но этого, блядь, не произойдет.
На самом деле, когда его секретарша говорит мне сидеть и ждать за дверью, я говорю ей: — Наша встреча в восемь, — и проскакиваю внутрь.
Как я и предполагал, Генри сидит за своим столом и ни черта в данный момент не делает.
Он крупный мужчина, абсолютно лысый, мускулистый, но в то же время толстый. Он носит свободные костюмы с широкими плечами, что усиливает впечатление от его массы. Его брови выглядят очень черными и довольно неуместными на безволосой голове.
— Гриффин, — говорит он с суровым кивком.
Он пытается задать властный тон.
Фактически, он жестом приглашает меня сесть напротив его стола. Стул низкий и узкий, намеренно уступающий тому, на котором сидит сам Генри.
— Нет, спасибо, — говорю я, оставаясь стоять и непринужденно опираясь на край его стола. Теперь это я смотрю на него сверху вниз. Я вижу, что это его раздражает. Почти сразу же он встает сам, под предлогом посмотреть на некоторые фотографии на своей книжной полке.
— Ты знаешь, Оливер — мой единственный сын, — говорит он, беря в руки фотографию мальчика на пляже в рамке. Мальчик бежит вниз к воде. Позади него стоит дом — маленький, голубой, больше похожий на коттедж. Песок подступает прямо к его крыльцу.
