— Не посмеет Всеволод на Рязань идти, силенок у него таких нет, потрепали мы его крепко, — молодой князь говорил с напором, запальчиво.
— Дай то Бог, — голос отца звучал подавленно, словно на плечи ему легла непосильная ноша.
«Спаси Господь», — осенила себя распятьем Марьяша, сердце отчего-то отчаянно колотилось и было трудно дышать.
— Марья Тимофевна, Марья Тимофевна! — сверху, из светлицы хозяйку вызывала молоденькая крепко сбитая и громогласная холопка.
— Тише ты, чего шумишь? — замахала ей рукой Марьяша.
— Так матушка кличет, бранится уже.
— Иду, — Марья с какой-то непонятной тоской вздохнула и отошла от двери. — А мне сегодня, Варюша, волк приснился.
— Не к добру, — сразу приговорила холопка, безнадежно махнув рукой.
— Словно выбежал ко мне навстречу, встал поперек дороги и оскалился. Клычищи острые, а глазищи, что свечи, огнем горят.
— Может поганые
[14] скоро объявятся, — Варюша тоже вздохнула и торопливо перекрестилась. — В церковь надобно сходить, свечу Богородице поставить, и воину небесному, Федору Стратилату, чтоб ворогов отогнал.
— Кабы знать еще кто ворог, — услышала Марья за спиной голос отца.
Глава I. Охотник
1
— Три дня как околела, точно вам говорю, — опытный следопыт Щуча склонился над трупом палой лошади. — Торопились, даже узду вон не сняли.
Мертвое животное лежало поперек дороги, вмерзнув гривой в ночной лед огромной лужи.
Любим спешился и подошел к следопыту.
— Их ли кобыла, может рязанцев? — он тоже внимательно стал рассматривать окоченевший труп.
— Уздечка нашей работы, суздальской. Они это, точно вам говорю, они.
Любим запахнул плотнее корзень, прячась от пробирающего до костей мартовского ветра. Взгляд задумчиво блуждал по мертвой лошади.
— Чего тут думать, — раздался басистый голос сотника Якуна, — к Пронску они подались. Там и перехватывать нашего петушка нужно.
Любим не спешил отвечать, мысли верткими белками скакали в голове: «Ну, допустим, удирали, оторваться побыстрей хотели, коней измучили, молодую кобылку совсем загнали, а узду приметную не сняли, так как больно спешили, возиться не захотели. Но оттащить в сторону да талым снегом присыпать или ветками прикрыть можно было? А так эта кобыла на дороге, что камень верстовой
[15]: „Вот, мол, смотрите, мы к Пронску утекаем, не отставайте“. Что-то здесь не то, чую, что не то».
— Следы есть? — нахмурил он брови.
— Следов-то много. От Доброго к Пронску путь наезженный, — развел руками Щуча.
— Любим Военежич, время теряем, — нетерпеливо похлопал плетью по сапогу Якун, — и так отстали.
— Дружине привал, кашу варить! — неожиданно скомандовал Любим.
— Белены объелся, — зашипел на него Якун, — какая каша?! Три дня как проскакали!
— При бестолковой спешке муху долго можно по горнице гонять, а все на нос садиться будет, — подмигнул Любим опешившему сотнику. — Щуча, сыскарей своих ко мне!
Якун недовольно сплюнул.
Сотника Якуна, сильного, но шумного и бестолкового, под руку к Любиму отрядил сам светлый князь Всеволод, отказаться было нельзя. И Любим терпел и грубоватые шутки, и вечные попытки Якушки перетянуть власть на себя. Сотня Якуна почти вся полегла в битве при Колокше, оставшегося с двумя десятками ратных сотника князь и дал воеводе в подкрепление, изловить мятежного Ярополка.
Растянувшись на попоне у костра, Любим вспоминал, как после битвы, заляпанный грязью и кровью князь, подлетел к нему и с молодой горячностью начал, нет не говорить, а кричать в самое ухо:
— Ярополк, сукин сын, сбежал! Всех схватили, а этот из рук утек. Бери людей, сотню свою поднимай, всех забирай и Якушку прихвати. Большой силой идите, чтобы рязанцы присмирели. Поймай его, слышишь, поймай! Личный ворог он мой. С рязанцев требуй, чтобы выдали, грози, надо будет заложников из нарочитых похватай. Что хочешь делай, только, чтобы Ярополк в порубе владимирском оказался.
— А ежели все равно не выдадут, упрутся? — Любим всегда просчитывал все возможные повороты.
— Тогда, — Всеволод неторопливо отер снегом лезвие меча, юношеская запальчивость слетела с князя как осенний лист с ветки, — тогда войско мое на них придет, грады приступом брать стану, створю как братец мой Киеву
[16], — в глазах Всеволода блеснул злой огонек.
Поторапливать Любима не пришлось, он и сам жаждал поквитаться с Ростиславичем, к беглому князю у него была личная ненависть, толкавшая в спину.
Догнать беглецов удалось под Казарью, местные за серебро показали дружине Любима более короткую дорогу, и владимирский воевода повел отряд наперерез, прижимая горстку воев Ярополка к Оке. Заметив по десную
[17] руку от себя преследователей, Ярополк заметался по берегу затравленным зайцем. Целую седмицу стояла оттепель с по-весеннему горячими солнечными деньками, и лед коварно истончился. Об этом ведал беглый князь, знал про то и Любим, неспешно захлопывая западню. У беглецов было два пути: сдаться владимирцам или рискнуть проскочить по ледяной переправе.
Любим уже мог рассмотреть отчаянье на красивом лице Ярополка, их разделял лишь полет стрелы. И тут молодой князь развернул коня и помчал по скрипящему и охающему льду, его люди устремились за ним. Любиму надо было спешно решать — догонять или нет… «Догонять или нет, догонять или нет…» И он дал приказ — остановиться. Владимирцы стеной встали по левому берегу. Глаза следили за несущимися по льду безумцами. Лошадь одного из задних беглецов копытом пробила дыру, но успела выскочить, лишь споткнувшись. Побежала широкая трещина. Ох, еще один конь увяз передними копытами, быстро погружаясь под лед и увлекая за собой всадника. Зрелище было устрашающее. Конь скрылся под водой, а вот путник продолжал барахтаться. Воины Ярополка, испуганно оглядывались, но продолжали бегство, панический ужас подгонял их.
— Помочь надо, не по-христиански, — проронил кто-то из воев Любима.
— Да как? Они ж весь лед покололи. Потонем.
Все же несколько смельчаков, спешившись, отправились к полынье. Однако сделав несколько шагов, воротились назад. Дыра чернела пустотой, бедолагу утянуло под лед.
Оставшиеся воины Ярополка невредимыми выбрались на правый берег, что-то прокричав, помахали руками и скрылись из виду.
