Оказалось, что Горгиппия — город как город — ничем не отличавшийся от других эллинских поселков на побережье. Хор-хипп — лошадиная округа. Здесь и до колонистов был конский торг, а с приходом оборотистых греков скот на продажу в Горгиппию стали сгонять со всего Гиппаниса.
И люди здесь были как люди: пекли булки, торговали шерстью, срезали кошельки. Год назад Делайс шарахался от них, полагая, что подданные Тиргитао из-за войны должны ненавидеть пантикапейцев. Но выходило, что основную массу горожан, таких же греков-колонистов, как он, очередной поход царицы к каким-то там Совиным Валам только раздражал: новые налоги, новые наборы в войско…
— Этот старый пират мне кое-чем обязан, так что не накормит нас кошатиной. — Бреселида свернула к трактиру Фрикса.
Хозяин, грузный краснолицый мужчина с пожелтевшими от ячменного пива усами, притащил из подвала жбан абрикосовки. По жаре вина очень хотелось, но в подставленные килики брызнула совершенно оранжевая струя. Только крепкий запах свидетельствовал, что подозрительное пойло — спиртное.
Гости с интересом подняли кубки, в которых все еще плавали кусочки не отцеженных плодов.
— Ты что сюда канареек выжимал? — спросил Делайс. Это была его первая шутка в Горгиппии.
Теперь они направлялись к харчевне Фрикса уже как завсегдатаи. Царь чувствовал себя в нижнем городе дома. Совсем не так, как на акрополе. Проезжая рядом с ним по улице, Бреселида видела, что люди не просто останавливаются и кланяются царю, а специально выходят из домов поприветствовать его. Когда по городу мчалась Тиргитао в сопровождении охраны, прохожие шарахались от нее и прятались по подворотням.
Какая-то женщина подошла и стала рассказывать, что ее сын упал с крыши и сломал ногу. Царь кивал, потом пообещал прислать лекаря, чтоб вправил парню кости, и махнул рукой, показывая, что разговор окончен.
«Как его любят», — с испугом подумала всадница. Когда-то что-то подобное происходило с Гекатеем на той стороне пролива. Она не хотела для Делайса такой же судьбы.
— Ты рискуешь, — сухо сказала Бреселида, — возясь с этим сбродом.
— Я царь, — пожал он плечами, — им больше не к кому пойти.
— Ты не устал от них? — враждебно поморщилась сотница.
Делайс кивнул.
— Они крикливы и надоедливы, это правда. Но если правильно себя поставить, будут слушаться, а не просто бояться.
— Может быть, может быть. — Бреселиде стало не хорошо. Когда-то Гекатей говорил то же самое. Повезло же ее сестре получить подряд двух мужей с совершенно одинаковыми взглядами. Не мудрено, что она не поладила ни с одним!
«А я бы поладила,» — мелькнула в голове предательская мысль. Дальше думать об этом «амазонка» не стала, лошади уже остановились у дверей трактира.
Усевшись за свой любимый стол, затененный вросшими в подоконник ветками винограда, спутники пропустили по килику рыжей абрикосовки и в ожидании мяса продолжили разговор.
Бреселида знала, чего от нее ждет царь. Она только что вернулась из поездки, а для Делайса уже больше года было недоступно само счастье дороги. Его интересовало все: обмелел ли водопад у Цемесса, сколько осетров выловили в этом году пантикапейские рыбаки, по чем хлеб на пристани и каким цветом отливают на солнце солончаки — белым или розовым — от этого зависел урожай следующего лета.
Однажды Бреселида привезла «живому богу» в подарок веник цветущего чебреца. И раскаялась. Потому что в тот же день сдержанный и осторожный Делайс напился до положения риз. Такого не случалось с ним даже после получения писем из Пантикапея.
Сейчас всадница рассказывала ему о перевале через Большой хребет и о том, какая гадость — буковый лес в темноте. Тут она запнулась, припомнив свои ночные приключения с Золотым Зверем, и покраснела.
— Тебя что-то беспокоит? — спросил Делайс. — Я же чувствую. Эй, Бреселида, — он щелкнул у нее перед носом пальцами. — Ты где?
— У Дандарика. — не весело улыбнулась она. — Ты прав: я не могу избавиться от тревоги из-за чужаков. Что-то не то… Похоже мир стронулся с места. Мне кажется, — скороговоркой закончила сотница, — все это очень опасно…
— Опасно, — кивнул царь. «И ты даже не представляешь до какой степени», — мысленно добавил он.
— Но ты хоть понимаешь, что это за люди? — взмолилась Бреселида. — Чего они хотят?
— Боги! Да того же что и все! — Делайс натянуто рассмеялся и хлопнул себя по коленям:
Ой, Яре, Яре, выскочи,
Яре, выпрыгни.
Не могу, сестра любимая,
Белый камень на груди лежит…
— На желтый песок кровь бежит… — продолжила Бреселида. — Но это всего лишь песня!
— Кому как. — пожал плечами царь. — Ты не жила в тени котла.
— Не мы устроили этот мир! — вспылила сотница. — И не всем он по душе. Что ты предлагаешь? Отказаться от жертв?
— Хотя бы заменить людей скотом. Ты же знаешь мое мнение. — раздраженно бросил Делайс. — Еще немного крови, и вся степь полыхнет. Людям страшно!
Бреселида взялась пальцами за край стола и уперлась взглядом в искаженное от гнева лицо «живого бога».
— А тебя не волнует, — медленно спросила она, — что такие жертвы не будут угодны ни Деметре, ни Артемиде, ни Ану? Богиням не нужен скот. Им нужны молодые, полные сил мужья, чтоб каждый год возрождать мир.
— Ты веришь в эту чушь? — Делайс щелкнул пальцами, подзывая Фрикса и требуя еще вина.
— А ты нет? — съязвила Бреселида.
— Не знаю, — честно признался он, — Но по мне, пусть лучше такой мир не возрождается. Что испугалась?
Глаза всадницы округлились.
— А ты думала, мы вечно по доброй воле будем подставлять горло под нож?
«Амазонка» молчала.
— Когда каждый год, в каждом роду после осенних состязаний убивают самого сильного, самого меткого, самого красивого парня, еще не оставившего потомства, что будет через несколько поколений? Ты же умная, скажи сама.
— Я не знаю. Правда не знаю, Делайс. — попыталась защититься женщина.
Он пожалел ее и улыбнулся.
— Бреселида, я тебе все это говорю, потому что ты, в отличие от остальных, способна кое-что понять. — царь понизил голос. — Уже очень поздно. Возможно, мы даже опоздали. В степи мало всадников-мужчин. Скифы жмут и с запада через пролив, и с востока в спину. Пантикапей после войны — не подмога. Если немедленно не отменить жертвы, тут такое полыхнет. Мы не удержим ни города на побережье, ни степные номады.
— Жрицы никогда не пойдут на это. — покачала головой женщина.
— Когда всю Меотиду зальет кровью, кто их будет слушать?
Сотница долго молчала, вертя перед собой большое глиняное блюдо с дымящимся мясом.
— Ты сам назвал выход. — наконец, сказала она. — Боюсь, что он единственный. Ты, как всегда, прав, Делайс. — Бреселида усмехнулась. — И, как всегда, тебя не послушают. А речь не о колесе-землечерпалке, и моя помощь не сыграет роли.
