– На вот, зашивай свою дыру и благодари нашу спутницу.
– Мою дыру? – Геныч сузил глаза, но поскольку трудности никогда его не пугают, уже через миг он просиял радостной улыбкой: – Огромное Вам спасибо, Снежаночка! Вы так меня выручили, даже и не представляю, чтобы я без Вас делал! – Геныч рассыпался в благодарностях, не забывая бросать на меня многообещающие взгляды.
– А Вы очень сильно порвали? – Снежана полна сочувствия.
– О-очень сильно, вы бы видели этот разрыв! – сокрушается Геныч, а я с трудом сдерживаю рвущийся смех.
– Может, я Вам помогу зашить? – предлагает наша добрая девочка, и я закусываю щеку изнутри.
– Спасибо, солнышко, Вы сущий ангел, но я справлюсь. Ведь я же всегда справляюсь сам… Да, Евгений?
– Я горжусь вами, Геннадий, – глухо отвечаю, борясь с подступающей истерикой.
Боковым зрением вижу, как Геныч препарирует меня ненавидящим взглядом и трясёт катушкой.
– Да я, Снежаночка, с этими инструментами справляюсь на раз, – рычит он, продолжая глядеть на меня. – А ещё я гладью вышиваю, и бисером, и…
И меня прорвало. Давно я так не ржал. Вижу в зеркале заднего вида растерянные глаза девчонки, но ничего не могу с собой сделать и направляю машину к обочине.
– Не смешно! – протрубил Геныч. – Снежаночка, Вы не обращайте на него внимания, просто этому бездельнику не нравится, как я вышиваю крестиком.
– Извини, Снежан, – каюсь, немного успокоившись. А для Геныча у меня есть информация:
– Геннадий, только не обижайся, но даже если ты готов справиться, то лучше уж дома. Ты же не можешь зашивать свои штаны при девушке.
– Почему это я не могу? – обрадовался он, выяснив, наконец, где у него образовалась прореха.
– Может, потому, что ты приличный парень, а дыра у тебя не в самом приличном месте? – поясняю я, снова вливаясь в поток движения.
– У меня, чтоб ты знал, все места приличные!
– И всё равно ты не сможешь ехать с нами.
– Конечно, куда же я с голыми яйцами в приличное общество? – язвительно ворчит Геныч.
– Геннадий, – я укоризненно качаю головой, но Снежана хохочет весёлым звонким смехом – как когтями по стеклу.
– Не ссорьтесь, мальчики. И Вы, Гена, не расстраивайтесь, ладно? – пищит она тоненьким голоском, а моя совесть напоминает о своём присутствии.
– Только ради Вас, милая Снежаночка, но видит бог, как же я ждал эту выставку! – взвыл Геныч.
– Вы очень любите Дали?
– Кого? Дали?! О, да! Это мой любимый творец, – Геныч свирепо раздул ноздри, криво улыбаясь, отчего Дали наверняка бы впал в творческий экстаз.
– Правда? А какие работы ваши любимые? – не унимается наша разговорчивая Белоснежка.
Да ладно, неужели решила потрепаться за искусство?
– «Лебеди, отражённые в слонах», – небрежно отвечает ей Геныч, а я уважительно хлопаю друга по плечу. – А Вам, Снежаночка, что больше нравится?
Кажется, Геныч вошёл во вкус, и чтобы его остановить, приходится снова озадачить:
– Слушай, ты билеты на выставку нам отдай, а то ведь так и забудем.
– Билеты? – опасно гудит Геныч. – А разве они не у тебя?
– Нет, брат, ты мне их так и не отдал, сказал, что у тебя целее будут.
– Точно не отдавал? – рычит он, яростно шаря по карманам.
– Однозначно, только не говори, что опять потерял, – продолжаю выбешивать друга.
– А знаешь, Евгений, билеты-то я дома забыл, – торжественно объявляет Геныч. – Вот прямо там, где выкладывал пиво и креветки.
– В морозилке? – подсказываю с ехидной улыбочкой.
– На столе, рядом с твоей мазью от геморроя! Короче, двигай уже к Дали, а я дома расслаблюсь – холодненькое пиво, жареные креветочки…
– Ага, и любимая телепередача про китов, – подытоживаю я.
– Гена, Вам нравятся киты? – прожурчало с заднего ряда.
– Очень, особенно синие. Снежаночка, а у вас, кстати, какой рост? – Геныч хищно оскалился.
– Метр шестьдесят шесть, – отвечает она с печалью в голосе. – Я хотела стать моделью, но мне не хватило нескольких сантиметров, и я не прошла кастинг.
Я уже вижу, что Геныч готов развить опасную тему, и спешу предотвратить неравный поединок:
– Да им же хуже, принцесса, упустили такой бриллиант. – И заметив, как она благодарно мне улыбается, резко меняю тему: – Снежан, а скажи, ты Диану хорошо помнишь?
– Какую Диану? – абсолютное недоумение в голосе.
– А ты разве много Диан знаешь? Хотя Артур говорил, что уже лет пятнадцать прошло, как вы не виделись. – Я осторожно забрасываю удочки, ожидая реакцию.
Внезапно глаза Снежаны округлились.
– Дианку? Так она же вроде во Франции. А ты что, её знаешь?
– Я не знаю, но слышал о ней и решил вот у тебя расспросить.
– А что ты слышал? – испытывает эта коза моё терпение.
– Слышал, что она очень злая девочка… Это правда?
– Ой, да она вообще бешеная!
Возможно, наша пассажирка не так уж и далека от истины.
– А долго вы с ней общались? – продолжаю допрос.
– Н-не очень, да мы почти и не общались. Она прожила у нас около месяца, но дома почти не бывала. То на танцах своих, то у бабушки. Только ночевать приходила, и то не всегда.
– Она занималась танцами? – я вдруг вспомнил вчерашнее танго, и по венам будто огонь промчался.
– Ага, эта фанатичка даже с гипсом танцевать бегала, – пренебрежительно фыркнула Снежана.
– С гипсом? – переспрашиваем мы с Генычем в один голос.
– Ага, она руку сломала и ходила с гипсом и в школу, и на танцы.
Я прекрасно вижу, что говорить о какой-то Диане Белоснежка совсем не настроена, но вопросов у меня много, а получить ответы пока больше не у кого.
– Снежан, а почему Диана жила у вас?
– Ну, у неё же больше никого не было, и мама с бабушкой не стали отдавать её в детский дом, когда тётя Лена умерла. Мы Дианку пожалели, к себе взяли, а эта тварь неблагодарная чуть всем нам жизнь не испортила.
– А это как? – спрашиваю почти шепотом, боясь спугнуть разболтавшуюся девчонку, даже Геныч еле дышит.
– Да я не очень-то хорошо помню, мы о Дианке не любим вспоминать. Кажется, она приставала к Артуру с Игорьком, а потом сочиняла про них гадости, угрожала…
Мы с Генычем переглянулись, несомненно, мысля в одном направлении.
– Как приставала? – спрашиваю я, осознавая, что Диана была ещё ребёнком.
– А ты не понимаешь, как? – Снежана многозначительно закатила глаза.
