Арета завизжала, отшвырнула посудину и начала, прыгая на одной ноге, стягивать короткий сапожок-скифик, в который залилась горячая жидкость. Левкон был потрясен случившимся не меньше нее. Но в отличие от скачущей и стонущей хозяйки он застыл как каменное изваяние, ожидая развязки. Вытряхнув морковь из сапога, Арета подняла на слугу почерневшие от гнева глаза и со всей силой швырнула в него мокрым горячим скификом. Левкон не стал уворачиваться. Подумаешь, сапог! Он уже выставил правый бок и нагнул голову — подставляться надо умеючи. Слева у него два ребра сломаны. По ним бить выйдет больнее.
Но продолжения не последовало. Ругаясь, Арета двинулась к старому казану для дождевой воды мыть ногу. А оттуда запрыгала в палатку и там уже начала скулить. Видимо, он действительно сильно обжег ее. Слабенькие щенячьи звуки перебивались до мурашек знакомыми: «Фагеш-кир-олаг!» Левкона не удивило, что она знает скифский. Кто убил Скила? Но выходило все как-то жалобно. Без нужного напора.
Он не позволил себе жалеть хозяйку. То, что Колоксай не выплеснула гнев сразу, было дурным знаком. Ударит потом. Исподтишка. Когда он не будет готов. Всю следующую ночь Левкон тоже не спал, опасаясь мести за ошпаренную ногу. Мало ли что взбредет ей в голову? Разные случаи бывали. Зимой одного раба при кухне сварили. За воровство жира. Он его продавал рыбакам уключины смазывать. Так вот, сунули живьем в котел и прокипятили, как белье. Чтоб другим было неповадно. А что хозяева творят — не к ночи будет помянуто… Он все-таки заснул. Как вчера, под самое утро. Арета даже не стала его будить. Ушла по делам, и все.
Постепенно гиппарх освоился в новом хозяйстве. Работы было немного, даже на одного. Понятно, почему Арета не держала рабов. Он чувствовал, что женщина тяготится его присутствием. Колоксай привыкла жить одна, и чужой человек в палатке ей был явно не с руки.
Могла бы сбыть раба на кухню или другие работы по лагерю. Дел всегда хватало: сбруя, лошади, телеги. Но это почему-то не приходило ей в голову. Может быть, потому что охранница всегда была страшно занята у царицы. Даже ела и ночевала иногда там. Ее радовало, что кто-то ухаживает за жеребцом, — вот, пожалуй, единственное полезное дело, которым занимался Левкон. Коня звали Арик, и он быстро привык к новому конюху. Такие тонконогие скакуны, в отличие от мохнатых степных лошадок, требовали постоянной заботы. Копыто разбил, ногу потянул, спину натер, вовремя не заметили — и пиши пропало.
Царица закрепила выигрыш за Колоксай, а Ясине, пожелавшей бросить сопернице вызов, приказала подождать с поединком, пока у Ареты не заживет нога. Однажды на кругу Левкон заметил лошадь Ясины, которую привел незнакомый раб. Гнедая приветливо заржала и потянулась гиппарху навстречу. Невольник еле удержал животное, повиснув на узде. По виду он был грек, и Левкон подошел поговорить с ним, как принято. Объяснить, чего бояться у Ясины и как себя вести, чтоб выжить и не загреметь на общие работы. Но пленный был так напуган, что двух слов связать не мог. Видно, Ясина со зла показала себя во всей красе.
— Вот этот? — услышал Левкон у себя за спиной и вздрогнул от неожиданности.
Круг пересекла царица в сопровождении Колоксай. Тиргитао держала телохранительницу под руку и с любопытством разглядывала раба.
— Говорят, когда Македа хотела купить его у Ясины, та заломила цену. Четыре овцы и конь в боевой сбруе. — Тонкие брови царицы насмешливо дрогнули.
— Ну а мне он достался даром, — с вызовом отозвалась Арета.
— Не сердись, — улыбнулась ей госпожа. — Я надеюсь, вы решите дело миром.
«Как бы не так, — думал Левкон, глядя в спину удаляющейся царице. — Я действительно дорого стою, и Ясина этого не забудет».
Теперь он понимал, почему Арета осталась равнодушна к нему. Рабы на кругу были правы. Во взгляде Тиргитао читалось гораздо большее, чем простое благоволение. Его сбило с толку то, что сама Колоксай мало походила на таких женщин. Но кто же отказывает царице?
Значит, и беспокоиться не о чем. Он не нужен ей ни как раб, ни как мужчина. Вернее, как мужчина-раб. Но это-то главным образом и пугало. Холодная, отрешенная от всего Колоксай тенью скользила в своем шатре, а потом надолго исчезала, не сказав ни слова. За неделю они обменялись не более чем парой реплик, касавшихся лошади, сбруи и еще каких-то мелочей. Казалось, все должно устраивать гиппарха, но он постоянно оставался настороже, ожидая от этой странной женщины чего угодно.
На пятую ночь, послушав дыхание спящей, Левкон решил возобновить свои тайные тренировки. Он порылся у себя в головах и, вытащив из-под войлока то, что искал, осторожно выскользнул из палатки. Это была увесистая грабовая палка, найденная им больше года назад, еще в стойбище Псаматы, собственноручно обструганная, в нужной степени подсушенная над огнем и до блеска отполированная ладонями. По весу и центровке она почти идеально соответствовала мечу для верхового боя. Таская воду и чистя лошадей, не сохранишь нужную форму. А он поклялся себе, что рано или поздно, живой или мертвый выберется отсюда. Тогда… будет тогда. А сейчас прикоснуться к оружию для раба — смерть.
Левкон застыл за задней стенкой палатки. Здесь его никто не мог заметить, и бывший гиппарх вдоволь намахался дубиной. Светила луна. В ее обманчивом блеске даже жалкая грабовая палка могла сойти за меч — только закрой глаза и представь, как отливает темным сиянием бронза клинка… Когда Левкон опустил свое «оружие», оно вовсе не казалось ему смехотворным. Может быть, потому, что теперешняя усталость отличалась от той, которая охватывает после рубки дров или рытья лопатой. Болели правильные мышцы. Ныли не поясница и спина, а пресс, икры ног, плечи.
Левкон с хрипом выдохнул и вдруг ощутил, что он не один. Возникло неприятное чувство, что за ним кто-то наблюдает из укрытия. Холодно, без симпатии. Гиппарх быстро оглянулся. Прямо на него из-за слегка откинутого заднего полога палатки смотрела Колоксай. Она стояла на четвереньках, высунув всклокоченную со сна голову из-под войлока и удивленно таращила совершенно черные в темноте глаза. Наверное, ее разбудил звук рассекаемого воздуха. На лице женщины не было написано гнева.
— Кир-олаг! — буркнула Колоксай и, как собака, поползла задом обратно в шатер.
Больше он не удостоился ни звука. Обескураженный таким отношением к своему незаконному занятию, Левкон еще некоторое время посидел на улице, ожидая, не последует ли продолжения. А потом украдкой заполз на свою половину. Судя по тихому сопению, Арета опять заснула. Ей явно было наплевать, чем он развлекается. «Вот интересно, если б я ее сейчас шарахнул палкой по голове, что бы она стала делать?» — не без раздражения подумал гиппарх. Ему вдруг захотелось, чтоб эта невозмутимая стерва осознала, что он может быть очень опасен.
Дальнейшие события развеяли его иллюзии. Нога у Колоксай зажила, и она устроила Ясине показательный мордобой на глазах у всего лагеря. Накануне глупая ишачиха попыталась с ней примириться. По крайней мере внешне. Гадить за спиной Ясина не перестала бы, это Левкон знал. Но открытого поединка по понятным причинам опасалась: вокруг Ареты так и витал ореол ночной убийцы. Мало ли что она выкинет во время боя?
