Следующее сообщение – от Даны Ливеллин. Дане она явилась на «Дикой банде». Еще одно – от Шейн Леонард: «Американские граффити». Дарен Кэмпбелл: «Бешеные псы».
Некоторым из них приснился сон, как и Стивену: заколоченные окна, замок на цепи, плачущая девушка. Другим вроде бы просто захотелось поболтать. К тому времени, как запись обрывается, Алек уже сидит на полу, беспомощно сжав кулаки и плача от бессилия.
За последние четверть века Имоджен видело человек двадцать, и почти половина из них сегодня оставили ему сообщения с просьбой перезвонить. Еще десяток свяжется с Алеком в течение следующих двух-трех дней. Все спросят о «Розовом бутоне», все расскажут о своих снах. Алек пообщается почти с каждым из тех, с кем Имоджен испытала потребность заговорить. Среди них – преподаватель актерского мастерства, менеджер пункта по прокату видеокассет, бывший финансист, в молодости писавший злые остроумные рецензии на фильмы для «Лэнсдаун рекорд» – всех не перечесть. Вся компания, стекавшаяся по воскресеньям в «Розовый бутон» вместо похода в церковь… Они молились по текстам Пэдди Чаефски, пели гимны на музыку Джона Уильямса; их настойчивому внутреннему зову Имоджен противостоять не могла. Алек и сам был из их когорты.
После продажи «Розовый бутон» пару месяцев стоит на ремонте, обзаводясь новыми креслами и потрясающей акустикой. Десяток мастеров, выставив в зале строительные леса и вооружившись кисточками, восстанавливают пришедшую в упадок гипсовую лепнину на потолках. Ремонт завершается, и Стивен, как новый собственник, нанимает персонал. Алек дает согласие на некоторое время остаться управляющим.
Лоис Вайзель приезжает по три раза в неделю – снимает документальный фильм о восстановлении кинотеатра. Ей помогают студенты – кто чем может: настраивают звук и электрику, выполняют черновую работу. Стивен намерен закатить гала-представление в честь славного прошлого «Розового бутона». В первый вечер пройдет двойной сеанс: в кинотеатре покажут «Волшебника страны Оз» и «Птиц». Алек не возражает, хотя его охватывает нервная дрожь.
Наступает день открытия. Такого наплыва публики «Розовый бутон» не видел со времен «Титаника». Местное телевидение ведет репортаж, снимая проходящих в зал нарядных зрителей. Здесь и Стивен – как без него. С чего бы еще подобный ажиотаж? Впрочем, Алек считает, что продал бы полный зал и без его участия. Каждому любопытно взглянуть, во что превратился старый кинотеатр. Они со Стивеном, вырядившись в смокинги, позируют для фотографов – встав под навесом центрального входа, обмениваются рукопожатиями. Стивен специально приобрел смокинг от «Армани», Алек достал тот, в котором был еще на собственной свадьбе.
Стивен наклоняется к нему, прижавшись плечом к плечу. Чем займешься?
До того как Стивен вложился в «Розовый бутон», Алек сам сидел в кассе, продавая билеты, а потом поднимался наверх, к проектору. Теперь же это делают специально нанятые люди.
Пожалуй, посмотрю фильм…
Займи для меня кресло. Я приду только ко второй части, на «Птиц», – надо будет пообщаться с прессой.
Камера Лоис Вайзель стоит прямо в зале напротив центрального входа, снимает зрителей на специальную высокочувствительную пленку для ночных съемок. Лоис интересует реакция людей на «Волшебника страны Оз». Этими кадрами должна завершиться ее хроника: полный зал, наслаждающийся классикой двадцатого столетия в восстановленном с особой любовью старом кинотеатре.
Вот только съемка закончится совсем не так, как ожидала Лоис.
В самом начале документальной киноленты мы увидим Алека, сидящего в заднем правом углу зрительного зала. Стекла его очков сияют голубоватыми бликами. Кресло справа от него, прямо перед проходом, пустует. Это единственное незанятое место. Алек изредка запускает руку в кулек с попкорном и сидит, улыбаясь, – с благоговением смотрит на экран, слегка приоткрыв рот.
На одном из кадров Алек оборачивается к соседнему креслу, в котором откуда-то появляется женщина в голубом платье. Старик наклоняется к ней. Они целуются – ошибиться невозможно, однако никто вокруг не обращает на них внимания. «Волшебник страны Оз» заканчивается, и Джуди Гарланд печальным нежным голосом нараспев повторяет пять заветных слов. Они известны всем – это лучшие пять слов киноленты.
В следующем кадре включается освещение. Алек тяжело осел в кресле, над его телом толпятся люди. Стивен Гринберг стоит в проходе и, срываясь на визг, кричит: «Вызовите доктора!» Плачет ребенок. Зал тихо и взволнованно гудит.
Однако самые главные кадры идут как раз перед печальным финалом, занимая лишь несколько секунд. На них – Алек и его неизвестная спутница. Всего сотня кадров, однако они принесут Лоис Вайзель славу. Славу и огромные деньги. Их станут крутить в шоу, посвященных сверхъестественным явлениям, смотреть и пересматривать на встречах любителей необъяснимого. Их будут изучать, о них будут писать, развенчивать и вновь обращаться к ним.
Давайте и мы посмотрим на эту знаменитую запись.
Алек наклоняется к ней, и юная женщина откидывается в кресле, прикрыв глаза и полностью отдаваясь в его власть. Он снимает очки, легонько обнимая ее за талию. Настоящий поцелуй из кино – о подобном мечтает каждый. Смотришь и думаешь – пусть этот миг длится вечно… А с экрана звучит тонкий храбрый голосок Дороти, отдаваясь эхом в темном зале. Она говорит о доме, и эти слова знает каждый.
Схлоп-арт
Перевод Виталия Тулаева
Когда мне было двенадцать, моим лучшим другом стал надувной мальчик – Артур Рот. Нормальная еврейская фамилия для надувного пацана, хотя в наших беседах о загробном мире Арт ничем на свое еврейское происхождение не намекал. В беседах и заключалась наша дружба. Более активный досуг Арту точно не светил, и мы нередко возвращались к теме смерти, рассуждая: что там, за гранью? Наверное, Арт отдавал себе отчет, что дожить до окончания старшей школы будет большой удачей. До того как мы познакомились, он уже десяток раз едва не сыграл в ящик – практически по разу за каждый год своей жизни. Конечно, приятель думал о загробной жизни и опасался, что это всего лишь выдумка.
Если я сказал «беседовали» – это не значит, что мы общались вслух. Да, спорили, рассуждали, опровергая или поддерживая аргументы собеседника, но говорил только я. У Арта не было рта. Он выражал свои мысли на бумаге, поэтому на шее у него всегда висел блокнотик, а в кармане лежали цветные мелки. Ответы на уроке и контрольные он писал мелками на бумаге. Представляете, какую опасность таили в себе заточенные карандаши для мальчика весом в четыре унции, тело которого состояло из целлулоида, накачанного воздухом?
По-моему, мы и подружились лишь потому, что Арт замечательно умел слушать. Мать с нами не жила, а из отца собеседник был тот еще, и мне требовался слушатель. Мама ушла, когда мне исполнилось три, отправив отцу бессвязное путаное письмо из Флориды. Писала что-то о пятнах на солнце и гамма-излучении, о радиации, которую источают высоковольтные линии, и о родимом пятне на левой руке, которое переползло на плечо. Потом пришла еще пара открыток – и на этом все.
