Однако Руди и не пытался забрать в сторону. Окно в кабинет отца было поднято на целый фут; внутри царила прохладная полутьма, словно в читальном зале. Брат схватился за подоконник, зажав в свободной руке письмо Макса, и, бросив насмешливый взгляд назад, наполовину скрылся в темной комнате.
Недовольство отца по поводу поздних прогулок Макса и Руди не шло ни в какое сравнение с гневом, который он испытал бы, заберись один из сыновей в святая святых. С другой стороны, его «Форда» во дворе не было, и Макс решил не задумываться, что будет, если отец вдруг вернется. Подпрыгнул, ухватив брата за лодыжку, и попытался вытянуть его извивающееся тело во двор, однако тот с визгом выдернул ногу из захвата и упал в темноту. Крякнули половицы, и звук эхом отразился от стен кабинета, заставив звякнуть стеклянную посуду. Макс тоже уцепился за подоконник и подтянулся к окошку.
– Макс, не торопись, здесь… – попытался предупредить брата Руди, но немного опоздал, – …довольно высоко.
Разумеется, Максу уже приходилось бывать в отцовском кабинете. Порой Абрахам приглашал их «на беседу», что означало: отец будет говорить, а сыновья будут слушать. Через окно он входил впервые. Свесившись головой вперед, с запозданием понял, что пол находится в трех футах от подоконника, и он наверняка воткнется макушкой в паркет. Углядев в падении круглый журнальный столик рядом с креслом, Макс оперся рукой о столешницу, слегка замедлив полет, и, увлекаемый силой инерции, обрушился вниз. В последний миг ему удалось вывернуть голову, так что основной удар пришелся в правое плечо. Мебель в комнате подпрыгнула; столик перевернулся, и предметы, лежавшие на нем, разлетелись по комнате. Раздался звон стекла, доставивший Максу куда больше неприятных ощущений, чем боль в голове или плече.
Руди сидел на полу в ярде от брата, продолжая глуповато улыбаться. О скомканном в кулаке письме он, похоже, забыл.
Столик, к счастью – целый, лежал на боку. Зато разбилась стоявшая на нем пустая чернильница, – ее осколки поблескивали у ног Макса. Стопка книг рассыпалась по персидскому ковру, а несколько документов все еще плавали в воздухе, один за другим с шелестом опускаясь на пол.
– Все из-за тебя! – заявил Макс, уставившись на чернильницу и вздрогнул, осознав, что точь-в-точь повторил отцовские слова, сказанные несколько дней назад.
Он терпеть не мог, когда в нем проглядывал отец, вещая его, Макса, голосом, используя сына как никчемную пустоголовую марионетку.
– Выбросим ее, и всего делов, – сказал Руди.
– Он помнит, где что лежит. Увидит, что чернильницы нет.
– Можно подумать! Он запирается, чтобы хлопнуть бренди, а потом бьет балду на диване, пока не заснет. Я здесь сто раз был. Месяц назад прибрал зажигалку, так он до сих пор не заметил пропажи.
– Чего-чего? – вытаращился Макс на младшего брата с удивлением и некоторой завистью.
По всем канонам совершать рисковые поступки, а потом небрежно упоминать о них надлежало именно старшему брату.
– Кому это ты втихаря кропаешь письма? Я подглядывал, когда ты писал. «Помню, как держал тебя за руку…» – насмешливо произнес Руди дрожащим от притворной страсти голоском.
Макс кинулся на брата, но опоздал – тот отдернул руку и глянул в начало письма. Улыбка мигом сошла с его лица, и Руди задумчиво нахмурился. Макс, воспользовавшись моментом, выхватил листок.
– Это ты… маме? – в замешательстве спросил братишка.
– Всего лишь домашнее задание. Учительница просила пофантазировать, кому бы мы хотели написать. Говорила, что адресат может быть воображаемым или, допустим, известной личностью. Сказала, что можно обращаться и к давно умершему человеку.
– И ты его сдашь? Хочешь, чтобы миссис Лауден прочла твое письмо маме?
– Пока не знаю – я его даже не закончил.
Еще не договорив, Макс понял, что совершил ошибку, позволив себе увлечься очарованием предложенного задания, вообразить, что было бы, если… В его письме проскальзывали слишком личные переживания, о которых никому знать не следует. Например, «Ты единственная, с кем я не стеснялся разговаривать. Мне без тебя так одиноко…» Он и вправду вообразил, что мама прочтет эти строки. Может, ее призрак заглянет сыну через плечо и грустно улыбнется, наблюдая, как скользит по бумаге его ручка. Глупая, слезливая мечта! Максу стало здорово не по себе. Черт его дернул поддаться искушению…
Мама была уже очень больна и слабела день ото дня, когда скандал вынудил их семью покинуть Амстердам. Они немного пожили в Англии, однако слухи об ужасных проступках отца – Макс не слишком представлял себе, в чем они заключались, – настигли их и там. Пришлось переехать в Америку. Отец надеялся, что получит должность преподавателя в Вассарском колледже. Был настолько уверен, что выгреб почти все из семейной кубышки, купив симпатичную ферму неподалеку от колледжа. Однако, встретившись в Нью-Йорке с ректором, услышал, что тот, будучи в здравом уме, не позволит доктору Абрахаму ван Хельсингу бесконтрольно заниматься с молоденькими девушками, еще не достигшими совершеннолетия.
Только теперь Макс осознал: отец убил маму. С таким же успехом он мог придушить ее, больную, подушкой в постели. Дело даже не в переездах, хотя и в них не было ничего хорошего для беременной, ослабленной хроническим заболеванием крови женщины, у которой при малейшем касании появлялись синяки на коже. Ее убило унижение. Мина не пережила позора, в который погрузили семью поступки отца.
– Ладно, – сказал Макс. – Давай наведем порядок и уберемся отсюда.
Он поставил стол и начал собирать книги, когда Руди выдал:
– Макс, ты веришь в вампиров?
Брат опустился на колени, подбирая разлетевшиеся бумаги, и уставился на потрепанный докторский саквояж, задвинутый под оттоманку. Потянул за четки, намотанные вокруг ручек.
– Прекрати, – рассердился Макс. – Нам прибраться надо, а не наводить еще больший беспорядок.
– Так веришь или нет?
– На мать напали, – немного помолчав, ответил Макс. – После этого она заболела, и состав ее крови уже не восстановился.
– Кто рассказал о нападении – она или отец?
– Мама умерла, когда мне было шесть. Вряд ли она доверилась бы малышу.
– Значит… ты считаешь, что нам грозит опасность? – спросил Руди, открыв саквояж. Запустив руку внутрь, он достал сверток, тщательно упакованный в бордовый бархат. Внутри загремели какие-то деревяшки. – Считаешь, что вампиры только и ждут, когда мы расслабимся?
– Я бы такого не исключал, хотя и не слишком верю.
– Не слишком веришь… – усмехнулся брат, содрав бархатную обертку. Внутри лежали белоснежные девятидюймовые колышки с рукоятками, отделанными лоснящейся кожей. – А я думаю, что это полная ерунда. Е-рун-да, – пропел он.
Спор заставил Макса занервничать. У него закружилась голова, как случается, когда смотришь в пропасть. Он догадывался, что рано или поздно им с Руди придется завести этот разговор. Брат поспорить любил, однако страдал отсутствием логики. Он мог сколько угодно говорить, что все это ерунда, не задумываясь о том, почему тогда отец на самом деле боится ночи, как неумелый пловец – глубокого океана.
