Тетя Мэнди предлагает пройтись в Уилхаус-парк, устроить пикник. К городским паркам я привычен – широкие травяные лужайки с асфальтированными дорожками и девочки в обтягивающих комбинезонах, раскатывающие на роликах, – однако в Уилхаус-парке совсем мало света. Здесь настоящий лес, кругом растут огромные старые ели. Дорожки выложены голубым гравием – на роликах не больно покатаешься. Ни игровой площадки, ни теннисных кортов, ни бейсбольного поля. Кругом таинственный сумрак – под развесистые ветви рождественских елей солнцу не пробиться. Изредка налетает легкий ветерок. В парке ни души.
– Вон там и расположимся, за тем симпатичным мостиком, – говорит тетя, указывая на противоположный берег реки.
Мы выходим на полянку, хотя солнце и сюда не особенно добирается. Извилистая тропка приводит нас к мосту, подвешенному в каком-то ярде над широкой неторопливой речкой. С другой его стороны начинается газон со скамеечками.
Мостик доверия не внушает. С первого взгляда видно, как он провис. Сто лет назад его выкрасили в ярко-красный цвет, однако ржавчина и частые дожди съели краску. Похоже, обновить конструкцию даже не пытались; об иссохшие деревянные перила недолго занозить руку. Мост явно ненадежен. Под его изогнутой крышей набросаны рваные мешки, из которых вываливается мусор. Останавливаюсь в сомнениях, а тетя Мэнди тем временем решительно шагает в туннель. Я отстаю. Мне бы ее энтузиазм… Мэнди вот-вот перейдет на ту сторону.
Замираю у входа под крышу. Какой здесь тошнотворный сладковатый запах… Пахнет гнилью и плесенью. Посреди мешков с мусором пробита узкая дорожка. Я в замешательстве: не мост, а канализационная труба. Тетя Мэнди на другом берегу – ее уже не видно, и я начинаю нервничать. Похоже, обо мне забыли? Торопливо ступаю на мост.
Пройдя несколько ярдов, втягиваю носом воздух и резко торможу, словно наткнувшись на препятствие. Дальше ни шагу сделать не могу. В ноздри бьет отвратительный теплый запах гнилья, смешанный с вонью аммиака. Точно такой дух бывает на чердаках и в подвалах. Наверняка здесь древесный грибок и летучие мыши… Невольно представляю себе потолок туннеля с тысячами этих тварей. Сейчас подниму голову, а там – колония маленьких вампиров; потолок крыши кишит шевелящимися мохнатыми тельцами со сложенными перепончатыми крыльями. И издают они тот же противный, едва слышный писк, что и пленка в видике или неисправный кондиционер. Да я при виде первой же мыши отдам концы от страха, поэтому вверх не смотрю. Делаю несколько осторожных шажков и случайно задеваю старую газету. Какое жуткое шуршание!
Наступаю на какой-то предмет, и тот перекатывается под каблуком. Бревно? Отскакиваю назад, удерживая равновесие взмахом рук. Слава богу, удалось не свалиться. На что это я наступил?
Это не бревно. Это – человеческая нога. В куче листвы лежит мужчина в грязной фирменной бейсболке нашей команды, когда-то синей, а теперь выцветшей. На ткани выступили белесые пятна от засохшего пота. Незнакомец одет в джинсы и клетчатую рубашку, которые обычно носят лесорубы. В бороде запуталось несколько листьев. В испуге гляжу на тело: я только что на него наступил, а человек даже не шелохнулся!
Дрожа от страха, смотрю незнакомцу в лицо. Будто попал в ужастик, честное слово. Краем глаза замечаю какое-то движение. По верхней губе мужчины ползет муха, ее тельце отсвечивает металлическим блеском. В углу рта она на миг останавливается, затем проползает внутрь – а он все не просыпается!
Я кричу, срываясь на визг, разворачиваюсь и бегу обратно.
– Тетя Мэнди! Сюда, быстрее! Быстрее!
Через пару секунд она возникает у дальнего конца мостика.
– Господи, что ты так кричишь?
– Тетя Мэнди, иди сюда! Пожалуйста!
Втягиваю в рот струйку слюны, только что сознав, что она уже залила подбородок.
Мэнди проходит через мост, наклонив голову, словно навстречу ей дует сильный ветер.
– Все, тихо, Гомер. Прекрати! Да что случилось?
– Там, там! – тычу я пальцем.
Она останавливается, немного не дойдя до конца туннеля, и смотрит на окоченевший труп в куче мусора. Внимательно изучив его, тетя говорит:
– А, этот… Ладно, пойдем. Он очухается, Гомер. Пусть думает о себе сам, а мы займемся своими делами.
– Нет, тетя Мэнди! Давай уйдем отсюда! Пожалуйста!
– Ну что за глупости, Гомер? Иди сюда.
– Нет! Никуда я не пойду!
Разворачиваюсь и в панике бегу со всех ног, совсем больной от запаха мусора, и от вони летучих мышей, и от этого мертвеца. Бегу от жуткого шуршания старой газеты, от испражнений маленьких тварей. Бегу от дурацкого замаха Хэпа Дила, от сезона, пошедшего коту под хвост, как и в прошлом году. Бегу, размазывая по лицу слюни и слезы. Рыдаю, хватая ртом воздух, но воздуха нет.
– Перестань! – орет Мэнди, догоняя меня, и швыряет в сторону сумку с провизией для пикника. – Хватит! Господи, да заткнись ты наконец!
Она хватает меня за пояс, а я выворачиваюсь – не хочу, чтобы меня трогали, и бью назад локтем, попадая ей точно в глазницу. Мэнди вскрикивает, и мы падаем наземь. Она оказывается сверху, ударившись при падении подбородком о мою макушку, и я вою от неожиданной боли. Мэнди лязгает зубами, издает судорожный вздох, и ее хватка ослабевает. Я вскакиваю, вырываясь из ее рук, однако тетка цепляется за эластичную резинку моих шортов.
– Черт возьми, да перестань уже!
– Нет! Я не пойду туда! Не пойду, не пойду, не пойду! Отпусти! – ору я с пылающим лицом.
Рвусь вперед, отталкиваясь от земли, словно спринтер от упора, и через секунду выворачиваюсь из захвата, сразу набрав бешеную скорость. Мэнди вопит за спиной:
– Гомер! Гомер, немедленно вернись!
Добежав почти до Линкольн-стрит, я ощущаю холодок, ползущий по ногам, и бросаю взгляд вниз. Ах, вот как мне удалось вырваться… Выскочил из шортов, за которые держала меня Мэнди. Из шортов и заодно из трусов. Гляжу на свое невеликое мужское хозяйство – розовое, гладкое, болтающееся на бегу между ног, и нагота внушает мне необъяснимый восторг.
Мэнди догоняет меня на полпути к машине, припаркованной на Линкольн-стрит. Куча зевак видит, как она хватает меня за волосы и валит наземь. Мы боремся, и Мэнди кричит:
– Да сядь ты, глупый говнюк! Ненормальный!
– А ты – жирная шлюха! – воплю в ответ я. – Дармоедка буржуйская!
Может, я обозвал ее и не совсем так, но примерно в этом роде.
* * *
Наверное, происшествие в Уилхаус-парке стало последней каплей: через пару недель, пока у команды выходной, мы все вместе едем в Вермонт, в интернат «Академия Байдена». Мама настояла, что нам следует ознакомиться с этим заведением. Говорит – это подготовительная школа, но я-то видел их буклет! Там полно всяких терминов типа «индивидуальные особенности», «стабильная среда», «социальная адаптация», так что я представляю себе, куда мы направляемся.
