– Один великий человек когда-то попросил всех окружающих одолжить ему уши
[10], – сообщила Хэрриет и прижала ладонь ко лбу. – Зачем я его послушалась?
Дин оказался совсем не похож на Бобби, разве что цветом волос. А еще он был коротышкой. Бобби и представить не мог, насколько он низкорослый. Ниже Хэрриет, которая и сама-то не выше ста шестидесяти пяти. Чтобы поцеловать ее, Дину пришлось задрать голову. Зато он был крепко сбит, широк в плечах и груди, узок в бедрах. Толстые стекла очков в серой пластиковой оправе скрывали глаза цвета старого олова. Глаза казались смущенными – когда Хэрриет знакомила мужчин, взгляд Дина уперся в Бобби, метнулся прочь, вернулся и снова утек – и немолодыми: от уголков разбегались заметные морщинки. Да и вообще муж выглядел старше Хэрриет на добрых десять лет.
– А, так вы тот самый Бобби! – воскликнул Дин, как только их представили. – Комик Бобби! Знаете, из-за вас мы чуть не отказались от имени для сына. Мне сто раз было велено заверить вас, если мы как-нибудь встретимся, что именно я его называл. В честь Бобби Мерсера
[11]. С тех пор как я стал достаточно взрослым, чтобы мечтать о собственных детях, я всегда…
– И я комик! – перебил его мальчуган.
Дин подхватил его под мышки и подбросил в воздух.
– Конечно!
Бобби не очень-то хотелось ехать с ними на ланч, но Хэрриет взяла его под руку и повела на парковку, и ее плечо – обнаженное, теплое – прижалось к его плечу, так что выбора, в сущности, не осталось.
Бобби не замечал, как на них таращатся в кафе, и напрочь забыл, что они в гриме, пока не подошла официантка – совсем подросток, с ярко-желтыми кудряшками, которые подпрыгивали при ходьбе.
– А мы мертвецы! – сообщил Бобби-младший.
– Ясное дело, – кивнула девица и, наставив на них шариковую ручку, добавила: – Я так и решила: или в фильме ужасов снимаетесь, или успели попробовать блюдо дня.
Дин закатился хрипловатым громким хохотом. Он вообще оказался самым смешливым человеком, какого только встречал Бобби. Смеялся почти над каждым его словом, да и над тем, что говорила Хэрриет, тоже. Иногда так оглушительно, что люди за соседними столиками вздрагивали.
– А я-то думал, вы в Нью-Йорке выступаете, – сказал он наконец. – Что привело вас обратно?
– Провал, – ответил Бобби.
– О! Жаль, очень жаль. И чем занимаетесь? Играете на здешних подмостках?
– Почти. Правда, тут это называется «учитель на подмену».
– Вот оно что, преподаете, значит! И как вам?
– Волшебно. Я всегда хотел работать или в кино, или на телевидении, или в старшей школе. Так что физрук на подмене у восьмых классов – просто идеальный вариант.
Дин фыркнул так, что изо рта полетели крошки жареной курицы.
– Простите, – извинился он. – Ужас, все кругом в еде, вы решите, что я свин какой-то.
– Ничего страшного. Попросить официантку принести вам стакан воды? Кормушку?
Дин сложился пополам, лбом в тарелку, сипя и задыхаясь от смеха.
– Хватит, прошу вас!
Бобби притормозил, но отнюдь не по просьбе Дина. Просто заметил, что колено Хэрриет под столом постукивает по его колену. Гадая, нарочно это или нет, он при первой возможности заглянул под стол. Нет, не нарочно. Она сбросила сандалии и шевелила пальцами так яростно, что время от времени правой ногой задевала Бобби.
– Я был бы рад иметь такого учителя, – сказал Дин. – С которым детям весело.
Бобби жевал и жевал, понятия не имея, что именно. Еда не имела вкуса.
Дин прерывисто вздохнул и вытер глаза.
– Сам-то я шутить не мастак. Даже анекдотов не помню. Вообще мало на что гожусь, кроме работы. А Хэрриет – та да! Порой она нам с Бобби целые спектакли устраивает – натянет на руки старые носки, и вперед, а мы животики надрываем. Вот вам, говорит, передвижной театр, спонсор – пиво «Пабст блю риббон».
Он снова захохотал, хлопая по столу. Хэрриет сидела, опустив глаза.
– Здорово было бы увидеть ее у Карсона
[12], – закончил Дин. – С этой… как вы говорите… реприза? С этой классной репризой.
– Разумеется, – согласился Бобби. – Странно, что Эд МакМахон
[13] еще телефон не оборвал с вопросами, когда она свободна.
Дин закинул их обратно и уехал на работу; настроение поменялось. Хэрриет отдалилась, непонятно было, как втянуть ее в разговор, да Бобби, честно говоря, и не особо пытался. Его внезапно охватила досада. За день интерес к съемкам в роли зомби испарился. Большей частью они ждали – сперва пока рабочие выставят свет, потом пока Том Савини поправит грим, который поплыл и стал напоминать латекс, а не рваные раны, – и Бобби закис. Несколько зомби, собравшись в кружок и хохоча, играли в «сокс» дрожащей красной селезенкой. Селезенка сочно шмякалась об пол. Бобби хотелось рявкнуть на них за глупое веселье. Неужели никто здесь и слыхом не слыхивал о системе Станиславского? Им бы сесть подальше друг от друга, стонать и оплакивать свои потроха, вживаясь в роль. Он и сам замычал, недовольно и злобно, маленький Боб даже спросил, что случилось. Бобби ответил, что он репетирует, и мальчик убежал к игрокам.
– Мило посидели, правда? – осведомилась Хэрриет, глядя в сторону.
– Бес-подобно, – процедил Бобби и мысленно напомнил себе быть осторожнее. Однако его переполняла яростная энергия, которую требовалось куда-то сбросить. – По-моему, нам с Дином удалось найти общий язык. Он напомнил мне дедушку. Мой дедушка умел шевелить ушами и думал, что меня зовут Эван. Он давал мне четвертак, чтобы я уложил ему дрова в поленницу, и полтинник, если я делал это без рубашки. Кстати, на сколько Дин тебя старше?
До этого они брели бок о бок, но тут Хэрриет напряглась и встала. Волосы свесились ей на глаза, и непонятно было, с каким выражением она глядит.
– На девять лет. И что?
– И ничего. Просто рад, что ты счастлива.
– Да, счастлива! – повысив голос на пол-октавы, отчеканила Хэрриет.
– А он вставал на одно колено, когда делал предложение?
