– А ты что знаешь о Фирлесе, умник? – огрызнулся в ответ Ирландец.
– Я слышал, что он был в рабстве у пиратов. Родители продали его каким-то налетчикам на Ио, когда он был еще совсем маленьким. Он научился сражаться на кораблях, а потом сбежал и в конечном итоге оказался здесь.
Ирландец недоверчиво уставился на Левака:
– Ты хочешь сказать мне, что кучка пиратов обучила Фирлеса карате?
– Ну да.
– Дебил, пираты не занимаются карате.
– Ты думаешь, пираты не знают карате?
– Разумеется, нет! Они же гребаные пираты!
– Это не карате, – вполголоса произнес Беловолосый. В полный голос он в этом месте разговаривать еще не решался. – Это Джит Кун-До.
Ирландец изогнул бровь.
– И откуда ты это знаешь?
Беловолосый пожал плечами.
– Я смотрел «Выход дракона» раз сто, наверное. Так дерется Брюс Ли. Удары сбоку. Удары наотмашь. То, как он танцует по рингу и держит своего противника самую малость вне пределов досягаемости, словно он сделан из жидкости. Прямо как Брюс Ли.
Левак уставился на него. С отвисшей челюстью.
– В смысле смотрел раз сто?
Беловолосый пожал плечами.
– Ну, мне нравится этот фильм.
– Нет-нет, – уточнил Левак. – Ты хочешь мне сказать, что у тебя есть копия этого фильма? И способ посмотреть его сотню раз?
– Ну да. У моих родителей есть голоплеер. А у вас нет? – ответил Беловолосый с шокирующей серьезностью.
Ирландец и Левак уставились на него в ответ. Если бы три глядящих на Беловолосого глаза могли стать хоть чуточку шире, они бы выпали из глазниц и покатились по запачканному жиром столу. Ирландец прочистил горло. Какое-то мгновение он колебался, не зная, как бы поточнее сформулировать вопрос. А затем он медленно произнес:
– У тебя есть… родители?
Но прежде чем Беловолосый успел ответить, чьи-то мясистые пальцы подхватили его сэндвич с сардинами с подноса. Это был Двадцать первый. Остановившись у края стола, он запихал весь сэндвич себе в пасть. По обе стороны от Двадцать первого стояли двое грубоватого вида парней. Новички пробыли в Ямах всего-то пару дней, но уже разбились на группки.
– Вкуснотища! – Двадцать первый с усмешкой облизал пальцы один за другим. – Там, откуда ты родом, синтетические сардины вряд ли едят, а? Нет, ты слишком моднявый для этого. Я-то вижу. Ты, наверное, хорошо питаешься. Как король. Что вы там едите? Синтетического лосося? Синтетических лобстеров?
Беловолосый не смотрел ему в глаза. Он просто пялился на свой теперь уже пустой поднос. Двадцать первый прищурился. Он мгновение смотрел на Беловолосого, а затем захихикал, когда ему в голову пришла новая мысль.
– Твою ж мать! Вы едите настоящую говядину, не так ли? Да ты, наверное, никогда в жизни не пробовал ни кусочка синтерыбы. Насколько ж ты, твою мать, богат, парень?
Беловолосый даже не моргнул. Если ни на что не реагировать, то остается надежда, что задире наскучит и он от него отстанет.
– Отдавай мне свои кроссовки, – фыркнул Двадцать первый.
Беловолосый медленно поднял голову и встретился взглядом с Двадцать первым.
– Что?
– Не притворяйся, будто ты меня не слышал, – огрызнулся Двадцать первый. – А теперь гони сюда свои кроссы.
– Не отдавай ему, Тринадцатый, – вмешался Ирландец.
– Иди в жопу, лепрекон. Богатенький пацанчик может сам за себя отвечать.
Беловолосый посмотрел на Ирландца, который покачал головой, без слов умоляя не поддаваться Двадцать первому. Беловолосый заколебался, затем посмотрел вниз. Вздохнул. Медленно снял кроссовки и передал их своему мучителю.
Двадцать первый взял безупречно белые кроссовки и захихикал.
– Совершенно новая пара кроссов. И ты просто… отдал их мне. Поверить не могу. Надеюсь, завтра вечером ты не будешь такой же размазней, Тринадцатый. – Усмехнувшись, он отошел от стола, жестом велев двум своим лакеям следовать за ним.
Ирландец дождался, пока Двадцать первый окажется вне пределов слышимости, затем повернулся к Беловолосому, стиснув зубы:
– Пацан, ты с ума сошел? Ты не можешь позволить подобным парням вытирать о тебя ноги! Особенно перед твоим первым боем! Если он сейчас навязал тебе свою волю, представляешь, что он завтра сделает с тобой в Ямах?
– Это всего лишь обувь, – тихо прошептал Беловолосый.
– Нет… это не просто обувь, – огрызнулся Ирландец, вставая и отходя от стола. Левак последовал за ним. Беловолосый остался сидеть один. Он отхлебнул глоток своей газировки со вкусом голубой малины. Его глаза блуждали по кафетерию, пока не остановился на одном-единственном парне, который сидел в одиночку…
На Фирлесе.
Их взгляды встретились. Беловолосый задался вопросом, не наблюдал ли он за ним все это время. Видел ли он, как он отдал свою единственную пару обуви без малейшего сопротивления. Ему стало стыдно. Как будто он каким-то образом подвел Фирлеса. Они друг друга раньше никогда не видели, но Беловолосого к нему тянуло. Как будто они были родственными душами. Поэтому Беловолосый сделал то, чего никто до него здесь раньше не делал. Он помахал рукой. Но Фирлес не ответил на этот дружеский жест взаимностью. Он просто продолжил смотреть на Беловолосого. А через мгновение поднялся на ноги и ушел.
* * *
БДЫЩЬ! БДЫЩЬ! БДЫЩЬ!
Звуки ударов кулаков по пневмогруше эхом разлетались по пустому тренировочному залу. Удары были беспорядочными и несогласованными, и от них не исходило ритмичного повторяющегося гула, который издавала груша, когда использовалась по назначению. Беловолосый стоял перед свисающей с ржавой цепи в углу тренировочного зала пневмогруши. Он был весь в поту. Когда мальчики не дрались, то пропадали либо в тренировочном зале, либо в спальнях. Снаряжения в Ямах было мало – две боксерские груши, твердые, как кирпич. Ты скорее сломаешь себе руку, пытаясь с ней потренироваться, чем научишься бить. С остальным оборудованием дела обстояли ненамного лучше. Половина пневмогруш спущена. Скакалки лопнули. Штанги проржавели.
В этот поздний час Беловолосый находился в зале один. Он был слишком напуган, чтобы спать в одной комнате с Двадцать первым. И ему было слишком стыдно смотреть Ирландцу в глаза. Поэтому он снова начал мочалить пневмогрушу.
БДЫЩЬ! БДЫЩЬ! БДЫЩЬ-БДЫЩЬ!
– Какого черта ты делаешь? – раздался с другого конца комнаты голос. Беловолосый вздрогнул.
