– Каждый сто́ящий киллер знает, что на 380-й калибр можно установить девятимиллиметровый глушитель. Впрочем, это объясняет, почему спустя два года вы, неудачники, все еще работаете чистильщиками.
Паук достал из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет и вытащил одну. Когда он прикуривал ее от позолоченной зажигалки, сигарета свисала у него между губ. Это была одна из тех старинных моделей с откидной крышкой, которая еще издавала металлический скрежещущий звук. Щелк. Щелк. Щелк. Несколько попыток – и сигарета наконец зажглась. Паук глубоко затянулся и скептически оглядел плод усилий чистильщиков.
– Пошевеливайтесь! Я не хочу возвращаться и всаживать пулю в консьержа только потому, что вы слишком долго рассуждали о месиве и он заметил, как его жильца выносят в его же ковре.
Фирлес с улыбкой повернулся к Пауку.
– Это называется кровавый фонтан.
Паук направился было к двери, но на пороге обернулся к ним. На его лице нарисовалась ухмылка. Но не такая, как у Фирлеса. Обычная улыбка тупого мудака-говноеда.
– О, и Вишез. Пентхаус, серьезно?
Вишез стиснул зубы. Если бы вы прислушались, то услышали бы, как они скрежещут. Он изо всех сил пытался удержать ее в себе. Тьму. Темного двойника, который, дай ему Вишез волю, разбил бы винтажную бутылку бордо, стоящую в паре метров от него на высокой, от пола до потолка, винной стойке с регулируемой температурой, и тонированным французским стеклом вырезал бы Пауку глаза.
– Довольно милая берлога для сраного чистильщика.
Фирлес перехватил взгляд Вишеза и едва заметно покачал головой. Он хорошо знал эту часть личности своего друга. Склонность к насилию пробудилась в Вишезе еще тогда, когда он был подростком. Фирлес называл ее тьмой. Это была единственная черта, которая пугала его в друге. И страшило не то, что Вишез мог без предупреждения убить человека, а то, как далеко он мог при этом зайти. Просто избить ему было недостаточно. Он должен был избить врага до неузнаваемости. Уничтожить. Это уже была не просто вспыльчивость. В эти мгновения Вишез полностью оправдывал свое прозвище
[2]. За прошедшие годы вспышки ярости друга доставили им столько неприятностей, что Фирлес научился замечать тень надвигающейся тьмы, словно показавшийся над водой акулий плавник, даже раньше самого Вишеза. Чаще всего. Фирлес встретился взглядом с киллером.
– Не переживай, Паук. Однажды ты заработаешь достаточно денег, чтобы перестать дрочить в подвале своей мамаши и обзавестись собственным жильем.
Паук затянулся сигаретой. Он со смешком покачал головой и выдохнул струйку дыма.
– Вот в чем разница между мной и тобой, Фирлес. Однажды «Красный дракон» наденет мне на палец кольцо с гелиотропом и сделает меня старейшиной, а ты так и будешь заворачивать трупы в ковры и отмачивать шуточки.
Фирлес изобразил на лице работу мысли, а затем снова повернулся к Пауку.
– Но если старейшины наградят тебя кольцом с гелиотропом… как ты после этого запихнешь палец себе в задницу?
– Да пошел ты! – Паук в ответ показал Фирлесу средний палец и выскочил из квартиры. Карма, как и всегда, следовал за ним по пятам.
Фирлес выдохнул и перевел взгляд на Вишеза. Кровь отхлынула от щек его приятеля. Тьма отступила обратно в свою тихую маленькую пещеру.
На сегодня.
* * *
Горные пики Тарсиса сияли над двором городской давилки Тарсис-Сити, места, где исчезали старые машины и оставшиеся после «Красного дракона» трупы. Огни от пустующих роскошных квартир и дрейфующих флуоресцентных рекламных щитов, нахваливающих последние достижения в области генетически модифицированного биомяса, освещали груды обломков автомобильного хрома и стекла.
Самый большой город на Марсе должен был стать аванпостом на пути к колонизации Солнечной системы. Его создавали самые выдающиеся архитекторы и строители со всей Земли. Грандиозные здания из стекла и стали напоминали Дубай и несли отпечатки обоих Манхэттенов. Те, кто побывал здесь в самом начале, называли Тарсис-Сити следующим великим мегаполисом. Но жить здесь – все равно что жить внутри стеклянного шара, вроде того, что вы дарите своим бабушкам на Рождество. На улицах не смолкал гул дворников, убирающих мусор и полирующих асфальт. Небоскребы снаружи казались чудесами архитектуры, но внутри оставались недостроенными – и, скорее всего, навсегда. Дождь шел по расписанию. Не хватало только паровозика с жизнерадостным кондуктором, который объезжал бы город каждые несколько минут. В общем, выглядело это все так же реалистично, как на съемочной площадке фильма.
– Откуда, черт побери, они знают, где я живу?
Фирлес и Вишез, ухватившись за края восьмидесятикилограммового ковра, медленно раскачивали его взад-вперед. В это время ночи стояла полная тишина, нарушаемая только звуками промышленного уплотнителя, скрежещущего всего в нескольких сантиметрах от их ног. Днем уплотнитель всего за несколько секунд мог поглотить целую машину, а ночью уничтожал все следы мертвого тела. Раскачав ковер посильнее, друзья отпустили концы и теперь с нездоровым любопытством следили, как он с громким стуком приземляется между вращающихся стальных зубцов уплотнителя.
Хватило всего пары секунд. Ковер с телом внутри превратились в однородную массу. Возможно, какие-то кусочки кожи и плоти останутся, но вряд ли кто-то сможет понять по ним, что произошло в квартире со сводчатым потолком, в которой висел украденный Поллок. Хотя едва ли кому-то вообще будет дело до того, куда пропал этот несчастный ублюдок.
Фирлес отряхнул руки, затем пожал плечами.
– Разумеется, они знают, где мы живем. Они знают нашу группу крови, сколько денег у нас на банковском счету… черт возьми, да они, наверное, знают, какого цвета наша моча по утрам! Но так уж вышло, что таким мудакам, как Паук, моя дерьмовая квартирка с тараканами размером с крысу и толчком, на котором приходится сидеть боком, если хочешь посрать с закрытой дверью, не так интересна, как твой пентхаус.
– Это не мой пентхаус, – поспешно поправил его Вишез.
Фирлес вздохнул. Черт побери. Вечно с Вишезом так. Каждую пару месяцев ему требовалась одобряющая речь в духе «это-нормально-родиться-в-семье-богачей». В конце концов, это Фирлес родился на улицах Восточного Тарсиса. Это его оставили во младенчестве в подержанной люльке перед дверями ночного клуба. Это он был нежеланным ребенком. Тем, кому приходилось бороться за миску холодного бульона с лапшой и спать под навесом, который защищал его от искусственного дождя, поливающего город раз в неделю.
Но, разумеется, Вишез хотел поговорить о том, как плохо живется ему.
– Слушай. Ну родился ты богатым ребенком. Это совершенно нормально. Ты не виноват, что рос, поедая омаров «У Франконы» субботними вечерами, а на каникулах ходил под гравитационным парусом на Европе с личным инструктором по имени Клод. Но в том, что ты ведешься на подначки таких недалеких придурков, как Паук, только твоя вина. И чем быстрее ты смиришься со своим происхождением, тем скорее станешь тем, кем тебе всегда было суждено стать.
