Каспар поднял его запястье, поцеловал ладонь и прижал ее к щеке.
– Ты просто чудо. – Он закрыл глаза, облегченно вздохнул, но, почувствовав зажатость Александра, спросил: – Что тебя беспокоит? Ты сам не свой в последние дни.
До чего же тяжело было королю притворяться перед ним – таким милым и открытым. От осознания скорого предательства сердце колотилось как сумасшедшее, и ужасные мысли становились невыносимыми. Все у Александра внутри сворачивалось от омерзения. Но близился момент платы, для Александра не проходило и часа без с трудом сдерживаемого желания заплакать, однако, из раза в раз глотая жгучий ком, он принимал непринужденный вид и натягивал на измученное лицо улыбку в надежде, что никто не заметит в нем изменений.
– Все навалилось так внезапно.
– Переживаешь из-за того, что теперь все знают о нас? – Каспар жалостливо свел брови. – Представляю, какое давление на тебя оказывает общество.
– Все в порядке. Я сегодня улетаю в Делиуар. Нужно… – Александр сглотнул. – Проконтролировать, как обстоят дела в особняке.
– Спасибо тебе за все, что ты делаешь для меня.
Александр лишь кивнул, кротко поцеловал его в губы, вышел из палаты, вернулся во дворец, зашел в свои покои и, как только закрыл дверь на замок, спустился на пол и заплакал. Безотчетный страх, мучительная неизвестность и отвращение разрывали его изнутри. Говоря на деловом языке, Дирк называл плату сделкой, договоренностью, обменом, но все это меркло, не имело никакого значения и нисколько не успокаивало Александра, когда он находил точное уничижительное название – измена. Самое настоящее грязное предательство. И за него он не сможет себя простить. Лучше выплакать все сейчас, чтобы не сделать это перед Дирком.
Когда горькие слезы перешли во всхлипы, он обтер мокрые щеки. В измученном сознании все на время затихло, а затем возник вопрос, которого он боялся больше всего.
«Что будет после?»
Только одно пришло ему на ум – лгать и примириться с содеянным. Сделать вид, словно этого никогда не было.
С этим намерением он прибыл в Делиуар. В аэропорту Александра встретил человек Дирка, он же к семи вечера привез его в расположенный неподалеку от столицы трехэтажный особняк с мраморными колоннами и довел до самых дверей в кабинет. Александр не успел собраться с духом, как ему открыл Дирк.
– Рад видеть вас, милый король.
– Не называйте меня так, пожалуйста.
– Как скажете.
Еще несколько дней назад Александр посчитал бы его расплывшуюся улыбку приветливой, но отныне все, что было в этом человеке, стало ему противно, а его вежливость и галантность смотрелись глупо и фальшиво.
Марголис пропустил его в свой кабинет, закрыл за ним дверь на замок и подошел к книжному шкафу во всю стену. Заметив недоуменный взгляд, он сказал:
– Кабинет – место для маловажных знакомых. Вы же заслуживаете лучшего. – Он нажал на корешок одной из книг на нижней полке, и часть книжного шкафа размером с дверь отошла в сторону. – Заходите.
Александр прошел в богатую вычурную спальню, заставленную антикварной мебелью бирюзовых тонов, зеркалами в нефритовой оправе, лампами на подставках в форме античных кувшинов на столах, тумбах с резьбой и роскошной серебряной люстрой с плафонами в кайме белых перьев. Он снял обувь и ступил на мягкий белый ковер с серебряным отливом. Дирк задвинул тяжелые бирюзовые шторы так, что в спальне наступил полумрак, затем подошел к картине у кровати, отодвинул ее и открыл мини-бар. Александр старался не пересекаться с ним взглядом. Все его естество терзал неконтролируемый страх, и он вкупе с едва сдерживаемым желанием заплакать сказался на его движениях, сделав их скованными, и выражался в дрожи пальцев. Александра отрезвил звон стаканов и журчание наполняющего их напитка.
– Не помешает для начала промочить горло. – Дирк закрыл мини-бар и подошел к нему с двумя стаканами.
– Я не пью, – ответил Александр безучастным тоном.
– Боитесь, что я вам что-то туда подсыпал? – Марголис ухмыльнулся, и плечи его вздрогнули. – Ох, какого же скверного вы обо мне мнения. Я считаю, что только ущербный и неуверенный в себе дурак, не имеющий ни капли достоинства, опустится до такого. – Он протянул Александру стакан. – Нет, мой друг, я предлагаю вам этот отборный виски, чтобы хоть немного успокоить вас. Вижу, что вы очень напряжены, и мне это не по душе.
– А как бы вы чувствовали себя? – Александр не поднял на него взгляда.
– Относился бы проще. Признаюсь, я бы не посмел предлагать вам такой ужасный в ваших глазах способ оплаты, если бы не новость минувших дней о ваших с Каспаром отношениях. Я чувствовал, что однажды тем и закончится, и, признаться, от одной мысли испытывал ревность. – В его голосе засквозило презрение в интересном сочетании со сдержанной вежливостью. – Какой же чудный дар ему достался. Я даже завидую… Надеюсь, я не напугал вас своими откровениями?
– Вы всегда меня ими пугали.
Дирк тихо рассмеялся, и Александр взглянул на него в замешательстве.
– Ну же, Ваше Величество, выпейте и успокойтесь. Как я и говорил, я не желаю вам зла.
«Он даже не понимает, что уже его сотворил», – размышлял Александр с подступающим отчаянием.
– Отбросьте бессмысленные переживания. Отнеситесь к этому проще. Лично я вижу в этом одни плюсы.
«В нем нет ни крупицы стыда и уважения».
– Я хочу, чтобы вы расслабились и ни о чем не жалели. Ну же, выпейте.
«Уж лучше бы он что-то подсыпал в виски» – ведь иначе Александр представить не мог, как переживет этот вечер. Неизвестность и измена пугали его больше всего, но если второе было неизбежно, то о первом он мог узнать уже сейчас.
Он неуверенно обхватил стакан и поднес его к губам.
– Мистер Марголис.
– Да?
– У меня будет несколько просьб. – Александр опустил стакан и взглянул ему в глаза. Погруженный в свое горе, – а может, из-за слез, от которых все перед его глазами превратилось в расплывшиеся пятна, – он не заметил, как переменился Дирк в лице: тень предвкушения спала с него, он разомкнул губы, точно хотел что-то сказать, но остановился и лишь слушал горькое: – Пожалуйста, не заставляйте меня делать отвратительные вещи. Не целуйте мои губы. Хочу отметить заранее, что сразу после я уйду. И еще… Не примите за оскорбление, но я надеюсь больше не повторять с вами то, что сейчас произойдет.
Александр хотел сказать ему о многом, но чувствовал, что если произнесет еще хоть одно слово, несущее в себе его непередаваемую боль, то расплачется. А он не хотел плакать из гордого желания не показывать, как он сломлен. Но Дирк уже все увидел, и его легкая растерянность и оттягивание ответа навели короля на мысль, что ему еще не приходилось сталкиваться с подобным отношением партнера:
