Поступок лорда-адмирала только подтвердил подозрения на его счет, и Совет единогласно сложил с Вибрена полномочия по управлению флотом, передав их консорту. Это была большая победа. Хельви не скрывала своего удовольствия. Теперь Деми становился очень влиятельным человеком. Как герцог крупной провинции и фактический хозяин военных кораблей, он обретал реальную силу и уже не искал чужой поддержки, а сам мог оказать ее любому. В первую очередь — королеве.
Половина партии, задуманная Хельви еще в день их венчания, была сыграна. Она избавилась от продажного Вебрана и подняла Харвея на такую высоту, где он действительно стал ее политической опорой. Деми понимал это. Но к его чувству благодарности примешивалась горечь. Конец октября прошел в бесконечных разбирательствах, отнимавших много сил. Ему хотелось снова поговорить с королевой, как это бывало раньше, когда, оставаясь наедине, они становились настолько близки друг другу, насколько вообще могут быть близки два разных человека, не делящих постель. Но после неудачной встречи накануне Совета между ними словно порвалась нить взаимного доверия.
Хельви была замкнутой и рассуждала только о делах. Часто уезжала на верховые прогулки одна и больше не брала с собой даже Дерлока.
Однажды утром она пригласила лорда Деми в сад. Стояли первые дни ноября. Ночью ударяли заморозки, и белые хризантемы покрывались тонкой корочкой льда, которая таяла с ранними лучами солнца.
Харвей и королева не спеша шли по влажной песчаной дорожке. Герцог держал на руке молодого сокола, которого недавно начал натаскивать, и объяснял Хельви, как надо обращаться с охотничьими птицами. Оба понимали, что таким образом только оттягивают время для серьезного разговора. Молодая женщина решилась первой.
— Харвей, — сказала она, — я понимаю, как виновата перед вами за тот неприятный для нас обоих случай.
Лорд напрягся.
— Я прошу у вас прощения, потому что повела себя… — королева не стала договаривать. — Я не должна была пользоваться вашей полной беззащитностью в тот момент.
Деми почувствовал, что помимо своей воли начинает смеяться. Беззвучно. Одними губами. Ему было так хорошо от ее откровенных глупостей.
Хельви стояла, опустив глаза, и теребила край тонкой горностаевой накидки. Хрвей тряхнул рукой, прогоняя птицу, которая, звеня бубенчиком, полетела на осевший под шапкой раннего снега куст.
— Если бы ты мог не винить меня…
Он стащил с правой руки грубую перчатку и ладонями поднял к себе лицо жены. Она плакала, и от слез нос у нее становился красным.
— А ты не могла бы еще раз воспользоваться моей полной беззащитностью перед тобой? — спросил Деми, кончиками пальцев вытирая ей ресницы. — Пойдем.
Хельви так крепко вцепилась в его руку, словно боялась, что Харвей вот-вот исчезнет.
— Пойдем. — эхом ответила она.
Вечером, когда они лежали, глядя в потолок, и болтали ни о чем, королева вдруг сказала:
— Ты должен знать. — Она переложила его руку, обхватывавшую ее плечи, себе не живот и утвердительно кивнула.
— Когда? — Харвей не справился с голосом, и вопрос вышел каким-то придушенны.
— Тогда, в горах. — улыбнулась женщина. — Мы действительно предназначены друг для друга, если все получилось сразу же.
Деми молчал, его охватило смешанное чувство радости и неуверенности. Хельви истолковала задумчивость мужа по-своему.
— Боишься, что это не твой ребенок? — в ее голосе не было обиды. — Когда он родится, посчитай по неделям, и тебе станет легче. — она улыбнулась. — Что до меня, то я это знаю и так.
— Я тоже знаю. — он поцеловал ее в лоб. — Успокойся.
Странно, но Харвей вдруг почувствовал, что ему совсем не важно, чьего младенца Хельви на самом деле носит под сердцем. И уж, конечно, он не будет считать недели, когда малыш родится. Это их ребенок. Их наследник. Будущий король Гранара. Он займется его воспитанием.
Харвей вспомнил, как в Монтаньяре государь Рэдрик обещал, что их с Хельви внуки прославят себя в Великой битве. Его внуки могут произойти только от его детей. И в конце концов разве так уж важно…
— Чему ты улыбаешься? — спросила женщина, пристраивая голову у него на плече. — Ты доволен?
Деми кивнул.
— Скажи, а зачем было врать на счет нашего паломничества? — чуть свысока осведомился он. — Ну, что мы там не были и все такое прочее?
Хельви покачала головой.
— Извини. Понимаешь, так принято. Если б мы не достигли цели, не пришлось бы и пытаться тебя обманывать. Но вид Монтаньяра иногда производит на людей такое сильное впечатление, что не все остаются в здравом рассудке.
— А, понимаю, — усмехнулся Харвей, — ты боялась моего буйного помешательства после встречи с покойниками. — Он повернул к королеве голову и встретился серьезный глубокий взгляд ее глаз. Было видно, что она думает о другом.
— Я не знаю, надо ли это говорить, — медленно произнесла Хельви, — но, кажется… я люблю вас, лорд Деми.
— Это совершенно естественно, миледи. — хмыкнул он. — я настолько похож на вас, что ваше чувство ко мне — просто продолжение самолюбования.
— Ты мерзавец! — расхохоталась королева. — Положено было сказать, что ты тоже любишь меня.
— Я не просто мерзавец, — Деми вскинул ее на руки и уложил к себе на грудь, — Я счастливый мерзавец.
* * *
В конце осени Деми еще несколько раз уезжал в Даллин, но дороги с каждым днем становились все хуже. Хельви беспокоилась, как бы он не подхватил простуду, а сам консорт боялся надолго оставлять королеву одну. Ее отношения с Дерлоком вовсе не были разрешены окончательно. После событий октября — ноября всем при дворе, кроме лорда Босуорта, стало ясно, что августейшая чета является семьей не только по названию. Харвей и Хельви везде появлялись вместе, оказывали друг другу очевидные знаки внимания, и только вспыльчивый горец из какого-то природного упрямства не хотел ничего замечать. Он все еще считался фаворитом и старался уверить самого себя в том, что роман Хельви с мужем — всего лишь дань приличиям. Тем более теперь, когда королева официально объявила, что ждет ребенка. Это ненадолго, она вернется к нему и все опять будет по-старому!
Упорная слепота Дерлока причиняла всем троим немало боли, но Хельви, обычно резкая и вспыльчивая, на этот раз проявила поистине королевское терпение. Она знала, чем обязана Босуорту, и чем он обязан ей. Поэтому хотела выйти из щекотливого положения пусть медленно, но без бурных объяснений. Впрочем, характер самого горца почти не оставлял на это надежды.
Скандал разразился после того, как в середине ноября Хельви заявила на Совете, что намерена, наконец, утвердить за консортом титул величества и провозгласить его королем. Ее слова, к удивлению Босуорта, почти не вызвали возражений — только мелочи и только по процедуре. Идею коронации Харвея поддержали епископ Сальвский, губернатор Южного Гранара граф д’Орсини и едва вернувшийся с того света казначей. К ним присоединились остальные.
