Глава 28. Бутафорская империя
THE NATIONAL
ТРЕК-ЛИСТ:
1. BLOODBUZZ OHIO
2. DEMONS
3. LOOKING FOR ASTRONAUTS
4. ENGLAND
5. CONVERSATION 16
6. FAKE EMPIRE
7. I SHOULD LIVE IN SALT
8. FIREPROOF
9. MR. NOVEMBER
10. SQUALOR VICTORIA
«Я прилетел в Огайо с роем пчёл» – очень красивый образ из песни «Bloodbuzz Ohio»; на самом деле какую композицию The National ни возьми, там непременно обнаружится что-нибудь подобное – хотя бы одна поэтичная фраза, западающая глубоко в душу. Формальное местожительство ансамбля The National – Бруклин, тот самый артистический нью-йоркский район, откуда ведёт своё происхождение множество передовых американских поп- и рок-музыкантов XXI века, особенно так называемых «независимых»: скажем, TV on the Radio, Grizzly Bear, Chairlift, Yeasayer и так далее. Но в реальности все участники проекта – и солист Мэтт Бернингер, и его аккомпаниаторы – из штата Огайо, а точнее, из города Цинциннати, и это сразу немного меняет оптику. Ведь если Бруклин – это бурлящий, кипящий котёл, это пересечение самых разнообразных культур, это абсолютно космополитическое место, такая кузница экспериментальных кадров для американской культуры, то Цинциннати – это уже скорее то, что называется словосочетанием «одноэтажная Америка»: может быть, ещё не самая далёкая провинция, но и, конечно же, не столица и не город, притягивающий к себе представителей творческой интеллигенции. Кажется, именно отсюда – та доверительная, человечная, располагающая к себе интонация Бернингера, которой так цепляет его исполнение и которая, собственно, во многом и составляет обаяние музыки The National. «Втайне я до сих пор влюблён в тех, с кем рос вместе», – поёт Мэтт в песне «Demons» с альбома «Trouble Will Find Me», и как и всем остальным его фразам, этой тоже мгновенно веришь.
Вокал Бернингера часто становится объектом критики – его называли слабым, однообразным и так далее. Мне, однако, кажется, что такая реакция – следствие принципиального непонимания эстетики группы The National. Начнём с того, что он не первый, кто поёт в такой манере – через запятую с Бернингером привыкли называть, например, Леонарда Коэна, Ника Кейва, Стюарта Стэйплза из группы Tindersticks и ещё нескольких человек; всё это вполне дельные сравнения. Во-вторых, далеко не каждому вокалисту необходимо быть Фредди Меркьюри. Есть, в конце концов, такая вещь, как образ, и у Мэтта Бернингера как раз идеально законченный образ: если вы попросите меня его охарактеризовать, то я, наверное, скажу, что это образ собутыльника. Не случайно, кстати, он известен тем, что редко появляется на сцене без бутылки вина, которую благополучно и уговаривает на протяжении концерта. Впрочем, это совсем другая история, нежели, скажем, у всенародного любимца Пита Доэрти из The Libertines, тоже большого любителя квасить во время выступлений. Там – рок-н-ролл, трэш и угар, нарочитое пренебрежение хорошим тоном, такой скорее подростковый бунт; у Бернингера же речь про интеллигентное грустное пьянство: когда сидишь со старым другом в баре и ведёшь проникновенные беседы о своих горестях и трудностях. И в этом контексте некоторая монотонность его голоса становится не слабостью, но силой – ведь и разговор, подобный тому, который я описал, обычно ведётся без криков и громких возгласов, правда? Наоборот, это тихие монологи людей, которым не нужно много слов для того, чтобы понять друг друга.
Как признавался Мэтт Бернингер, его тембр голоса (низкий баритон) и интонации (вроде того же самого доверительного разговора взрослых мужчин в баре) привели к ситуации, о которой музыканты The National сейчас говорят с юмором, но в своё время она казалась им скорее наполненной горькой иронией. Речь о том, что творчество ансамбля стали характеризовать, как dad rock – то есть дословно «рок для папаш». В русском языке нет такого термина, но с ходу понятно, что под ним подразумевается – такая взрослая, немного грустная, усталая, скучноватая музыка. Ирония же заключается в том, что на тот момент никто из участников ансамбля ещё не имел детей – и не сказать, чтобы у них всё складывалось так уж гладко с семейной жизнью. Скажем, композиция «Looking for Astronauts» – это фактически хроника размолвки Мэтта Бернингера с его девушкой Карин: во время выяснения отношений та упрекнула солиста The National, что он, мол, всё время как будто ищет для себя идеальную пару, которая бы устраивала его без компромиссов, на все сто процентов – ну так и пусть тогда ищет в космосе, среди астронавтов! Если кому интересно, с тех пор у Мэтта и Карин всё наладилось: они поженились, у них есть ребёнок, и, пожалуй, сейчас определение dad rock уже не кажется столь неподходящим. Но на первых порах, конечно, музыкантов это немножко обламывало – в конце концов, на момент основания группы The National им ещё не было и тридцати лет.
С другой стороны, тут опять сработал тот же самый логический фокус, что и с вокалом Бернингера: если есть нечто, что окружающие считают твоей слабостью, необходимо, наоборот, подать это как твоё сильное место, как твою особенность! Именно так поступили и герои этой главы, с самого начала поставив себя рядом не с коллегами по молодой и бурлящей бруклинской сцене, а с Большими Артистами: от Брюса Спрингстина до группы R.E.M. Разумеется, со всеми вышеперечисленными Бернингер со товарищи давно уже на короткой ноге, а музыканты R.E.M. сказали, взяв как-то ансамбль на разогрев, что давно не слышали ничего столь же потрясающего, осмысленного и точного. Критики мгновенно подняли свои архивы и увидели, что в последний раз Майкл Стайп и его коллеги говорили нечто подобное в далёких 1990-х о других своих протеже – малоизвестной на тот момент группе Radiohead; не самая дурная компания.
Заголовком ансамбля – The National – музыканты никогда не были довольны, тем более что на раннем этапе он принёс им совсем неожиданные проблемы: в Германии, куда группа приехала на свою первую заграничную гастроль, местным властям показалось, что это отсылка к запрещённой на территории страны идеологии национал-социализма. Плюс от ансамбля, который называет себя The National, ждёшь каких-то, по меньшей мере, панамериканских амбиций – и дружба с Брюсом Спрингстином, главной внутриамериканской суперзвездой, казалось бы, тоже на это намекает. Но в действительности если вы найдёте где-нибудь самый первый, одноимённый альбом The National, ещё довольно незрелый и потому редко вспоминаемый, то увидите, что на его обложке изображён не какой-нибудь раздольный американский пейзаж и не звёздно-полосатый флаг, а всего лишь навсего комичная, озадаченная физиономия барабанщика группы, только что вынырнувшего из бассейна и представшего перед объективом фотографа в нелепой плавательной шапочке. Так что какого-либо государственнического пафоса The National абсолютно лишены – что, впрочем, не помешало их музыке прозвучать в том числе и на самом высоком государственном уровне.
Случилось это во время президентской кампании Барака Обамы, большого почитателя Мэтта Бернингера и его группы – Обама использовал в своей агитации композицию «Fake Empire» с, наверное, лучшего альбома The National «Boxer» 2007 года. Надо сказать, что песня – опять же, совсем не патриотический гимн: в ней с традиционной для The National печально-смиренной интонацией комментируется то состояние апатии и та готовность пребывать в заблуждениях, которые, по мнению Мэтта Бернингера, охватили американское общество во время правления Джорджа Буша-младшего. «We’re half-awake in a fake empire» – ключевая фраза композиции: в переводе на русский – «мы как будто в полусне, в бутафорской, сфабрикованной империи», которой на самом деле в реальности не существует. Копирайтеры Обамы зацепились за явную антибушевскую риторику песни и под её аккомпанемент провозгласили эпоху надежды и перемен: «hope and change»; правда, вокал Бернингера всё-таки на всякий случай убрали и пустили композицию в инструментальной версии.
