Странный выбор? Ну, может быть – а с другой стороны, вспомним, что и «Born in the USA» Брюса Спрингстина, которая сейчас уже стала всамделишным альтернативным, «народным» гимном США, в действительности представляла собой песню довольно-таки критического по отношению к американскому государству содержания. Так что The National и здесь в определённом смысле повторили судьбу своего старшего товарища. Ну и если судить по их более свежим произведениям, то «hope and change» таки наступили – по крайней мере, в ощущениях Мэтта Бернингера и его коллег. Материал диска «Trouble Will Find Me», конечно, не лишён их фирменной меланхолии, но кажется, что и оптимизма, и даже каких-то эйфорических ощущений в нём на порядок больше.
Есть, конечно, и ещё одна причина, по которой The National – при всей неприязни самих музыкантов к названию группы и при полном отсутствии какого-либо патриотического пафоса – всё же стали Важным Американским Ансамблем с заглавных букв, а Барак Обама взялся приглашать их на свои приёмы. И эта причина – сама история ансамбля, в чистом виде воплотившего пресловутую американскую мечту. Пятеро друзей с прозвищами типа Тёмный Лорд (это, конечно, Бернингер) и Сам-Себе-Вечеринка (это барабанщик Брайан Девендорф) решили сколотить группу, записываясь где придётся, включая спальни музыкантов и гараж гитариста, переоборудованный под импровизированную студию. Они много лет мотались с концертами по всей стране, выступая порой для буквально нескольких человек – а однажды, по их воспоминаниям, в каком-то баре не было вообще никого, кроме, собственно, бармена: он и стал единственным слушателем. То есть их успех пришёл не случайно, с бухты-барахты, и далеко не сразу – он зарабатывался упорным трудом: первый альбом сейчас вообще все уже забыли, да и второй, «Sad Songs for Dirty Lovers», проходит по ведомству «для фанатов», хотя в его заголовке музыкантам, кажется, удалось лучше всего поймать настроение, присущее их песням. Лишь с третьей попытки, с альбома «Alligator», пришла долгожданная популярность. В общем, на превратностях судьбы The National можно целиком построить, например, мотивационную речь о преодолении трудностей.
Мне, однако, этот жанр совсем не близок – да и использовать историю группы как повод для пафосного массового коучинга, значит игнорировать то, в чём ансамбль по-настоящему силён. В конце 2007 года, вскоре после выхода альбома «Boxer», мне повезло побывать на концерте The National в Москве и убедиться в том, что на любой площадке их песни звучат так, как будто они обращены лично к тебе, как будто ты давний друг Мэтта Бернингера и его музыкантов. Широковещательный характер музыки группы уже много лет подкреплён и коммерческим успехом, и статусно: недавно, например, участники ансамбля сдружились с главной американской поп-звездой 2010-х и 2020-х Тейлор Свифт и стали ассистировать ей в сочинении и записи композиций. Но при всём при этом в творчестве The National всегда остаётся память о Цинциннати, всегда остаётся какая-то доверительная камерность, давно утерянная многими их коллегами по стадионной рок-музыке XXI века.
Оттого и песни группы – в отличие от мотивационных речей – работают именно на самом личном, нутряном уровне. В 2007 году я стоял в плотной толпе в московском клубе «Апельсин», слушал их – и чувствовал, будто группа даёт частный концерт лично для меня. С тех пор я сохраняю прочную, неразрывную связь с этой музыкой – и желаю тем или иным способом обрести её и вам.
Глава 29. Далёкие огни
BURIAL
ТРЕК-ЛИСТ:
1. ARCHANGEL
2. DISTANT LIGHTS
3. RAVER
4. NIGHT BUS
5. GHOST HARDWARE
6. STOLEN DOG
7. CLAUSTRO
8. HIDERS
9. LONER
Долгое время наши знания об авторе музыки с нашумевших альбомов «Burial» 2006 года и «Untrue» 2007-го, в сущности, ограничивались лишь зловещим псевдонимом – Burial переводится как «похороны», «погребение». Несмотря на успех у критиков (обе пластинки, кажется, засветились во всех без исключения годовых списках лучших записей), музыкант продолжал упорно культивировать полную анонимность: не давал интервью, не имел профилей в соцсетях, не выступал с диджей-сетами и так далее.
Позже он рассказывал всякие забавные истории: например, одна его знакомая как-то раз сообщила ему – разумеется, не зная, с кем на самом деле общается, – что личность Burial установили, и это какая-то девушка; в доказательство приводилось то, что её подруге сказала её подруга, а той, в свою очередь, ещё одна подруга – ну, вы знаете, как работает сарафанное радио и как распространяются сплетни. В другой раз в дружеской компании поставили трек Burial – нашему герою пришлось, во-первых, старательно делать вид, что он тут ни при чём, а во-вторых, отчаянно надеяться, что сейчас не начнётся обсуждение композиции или, чего доброго, её критика. Так или иначе, в какой-то момент курьёзность ситуации – популярный музыкант в XXI веке, в эпоху интернета и небывалой прежде прозрачности жизни, умудряется остаться неизвестным – оказалась осознана дотошными британскими журналистами; о статусе Burial на родине к этому времени свидетельствует то обстоятельство, что аутингом артиста озаботился ни много ни мало таблоид The Sun, самая «жёлтая» из всех газет, как правило, интересующаяся только жареными подробностями жизни суперзвёзд. Впрочем, первыми имя героя этой главы обнародовало другое издание, The Independent, да он и сам перестал скрываться, решив, что в сложившихся условиях правильнее будет раскрыть айдентити: оказалось, Burial зовут Уилл Беван, а на обложку второго альбома «Untrue» действительно помещён его автопортрет – правда, в не самой реалистической технике. Именно эта пластинка 2007 года считается его главным успехом: пару лет назад все ведущие западные музыкальные издания, от Wire до Pitchfork и от Vice до Fact, почти синхронно выкатили лонгриды, осмысляющие её десятилетний юбилей.
Один из самых убедительных треков с альбома «Untrue» называется «Raver». Задумаемся: какой образ встаёт перед глазами, когда мы слышим это слово? Помнится, в моей юности рейверы носили цветастый прикид и футуристического, инопланетного вида солнечные очки. Даже со скидкой на несколько провинциальную здешнюю моду, вектор, таким образом, понятен: рейв – музыка, звучащая на грандиозных дискотеках в ангарах и прочих переоборудованных под вечеринки промышленных помещениях, она сопровождается стробоскопической игрой световых прожекторов, привечает прямую бочку и отличается охватывающим тусовщиков чувством эйфории, манифестированной и в одежде, и в движении, и в прочих внешних проявлениях. Что же манифестирует композиция Burial под названием «Raver»? На первый взгляд – что угодно, но только не это. Её составные части: синкопированный, ломаный бит – а вовсе не прямая бочка; далёкий монотонный вокал, словно бы подслушанный откуда-то из соседней комнаты; минорные аккорды синтезатора, которые возникают и исчезают без предупреждения, повинуясь какой-то своей, непостижимой логике… Что же здесь происходит, отчего всё так?
Ответ на этот вопрос, так сказать, комплексный. Во-первых, происходит 2007-й год – а не, скажем, 1992-й, когда в Великобритании состоялся самый масштабный рейв в истории: так называемый фестиваль Castlemorton Common, своего рода «Вудсток электронной музыки», на который собралось несколько десятков тысяч человек. Собачка за время пути успела слегка подрасти – в том смысле, что танцевальная электроника пережила долгую и запутанную эволюцию. От прямой бочки стал отступать ещё брейкбит – стиль начала 1990-х, из которого выросла, например, небезызвестная группа The Prodigy; впоследствии он переродился в джангл и драм-энд-бейс, из которых, в свою очередь, вышли тустеп и гэридж, а уже им наследовало направление, к которому причисляли записи Burial, то есть дабстеп. Прошу прощения за терминологическую скороговорку; смысл тут, в общем, главным образом в том, что относительно прямолинейная ритмика того, раннего рейва, чем дальше, тем больше усложнялась, становилась прихотливой и рафинированной.
