Причем Митрофан Иванович нисколько не лукавил. Как оказалось, 19 июня наши зенитчики сбили немецкий самолёт, опасно приблизившийся к линии фронта. Самолёт совершил аварийную посадку рядом с позициями советских войск, лётчики сгорели с воздушным судном, пассажир-офицер пытался отстреляться и был убит в бою, а вот в найденном при нем портфеле обнаружились чрезвычайно важные документы. Собственно, погибшим оказался майор Рейхель, офицер оперативного отдела штаба 23-й танковой дивизии, а в документах содержался план наступления 4-й танковой армии на Воронеж и, возможно, её дальнейший разворот по левому берегу Дона в сторону Сталинграда. Конечно, простому комполка не могли быть известны подробности планов германского командования, но общую информацию он наверняка получил. И логика его вполне понятна: кто отпустит боевого командира, когда вверенный полк со дня на день должен вступить в бой?! Будь иначе, майор, может быть, и пошёл бы навстречу, а так…
К слову, о Митрофане Ивановиче: несмотря на первое крайне негативное впечатление, вскоре я проникся к нему невольным уважением. Простой в общении, в меру жёсткий и в то же время справедливый, майор оказался одним из тех немногих старших командиров, кто не «стесняется» личного участия в бою и управления вверенной частью с передовой. А ещё кто не только спрашивает с подчинённых по всей строгости, но и действительно заботится о них, и бережёт людей… Возможно, свою роль сыграло то, что до войны Митрофан Иванович преподавал в Ленинградском военном училище НКВД и привык видеть в подчинённых именно людей, личностей, а не «пушечное мясо».
До конца июня служба у меня была, можно сказать, рутинной: даже вверенная рота была повзводно разбита, имея задачу охранять коммуникации под Воронежем. Как и весь полк. Но я по нескольку дней провел в каждом из взводов, знакомясь с личным составом, проведя учебные стрельбы и гранатометания, а также откровенно рассказав бойцам о том, что ждёт их в бою. Без оглядки на их начальные неуклюжие попытки ограничить мои откровения младшими политруками. Ротного политрука Алексея Архипова, чьи близкие остались за линией фронта, я сумел перетянуть на свою сторону, в личной беседе объяснив на пальцах, что подчиненным лучше рассказать правду о возможностях немцев, чем позволить им глупо погибнуть из-за недооценки врага. Политрук, сам рвущийся в бой, меня понял и услышал, и сам каждый раз внимательно слушал мои наставления – например о том, как вести себя под минометным обстрелом, артналетом или бомбежкой. Как отражать вражеские атаки при численном превосходстве фашистов, как бороться с их бронетехникой. Причем во главе моих рассказов всегда оказывался правильно подготовленный окоп, надежно обустроенная линия траншей, и вот сегодня, сейчас пришло время моих ребяток узнать об этом не в теории, а на практике.
– Швытче работайте, братцы, швытче! Жрать вы все хороши, значит, и работать должны крепко. Или не так, Мамедов?
По только наметившейся линии траншей послышались смешки. Тимур Мамедов, высокий, худощавый грузин, среди бойцов известный своей необычайной прожорливостью, страдальчески поднял глаза к небу. Понятное дело, тяжело вгрызаться в твёрдую, давно утрамбованную землю небольшой саперной лопаткой. За полтора часа кропотливой работы гимнастерки на бойцах стали сырыми от пота. А уж когда солнце припечет более основательно… Но от подкола в сторону нескладного Мамедова, в общем-то неплохого, интеллигентного парня, к тому же показавшего весьма высокие результаты на стрельбах, я не удержался. Не с целью обидеть бойца, вовсе нет: я сейчас сам неестественно, напускно бодр и весел, что подчинённые, в общем-то, и понимают, и принимают. Ведь так легче! Так легче не думать о предстоящем уже сегодня бое, который для подавляющего большинства станет первым, а для кого-то и последним… Вот и подколка моя была призвана хоть немного разрядить обстановку, отвлечь людей…
Сзади послышались торопливые шаги. Я обернулся, увидев приближающегося ротного политрука. Бледный от волнения, сосредоточенный молодой парень (всего на пару лет старше бойцов) молча поздоровался, излишне крепко сжав руку – нервы, после чего доложил:
– В штабе говорят, что немцы появятся до обеда. Возможно, покажутся на нашем участке. В передовых частях у них броневики, танки, бронетранспортеры и грузовики с пехотой.
– Ясное дело! Кампфгруппа.
– Что-что?
Отчаянно волнующийся перед дракой, в бою политрук, скорее всего, покажет себя с лучшей стороны. Иногда мне кажется, что я успел узнать людей на войне, научился понимать их чувства и уверенно могу сказать, что лёгкий мандраж до схватки есть явление повсеместное. Но что мне нравится в Архипове, так это то, что он не пытается напоказ балагурить или напускать на себя вид бывалого, опытного фронтовика, не срывается лишний раз на бойцов. Волнение, возможно, объективный страх, но и сосредоточенность, готовность, даже ожидание скорой схватки – все это я читаю в товарище и соратнике. Однако же сейчас он не расслышал меня, находясь в лёгком смятении чувств, а я решил немного пофорсить своими знаниями и опытом: – Кампфгруппы – это внештатные тактические подразделения немцев, небольшие, но очень крепкие ударные кулаки. В переводе означает «боевая группа». Мотоциклисты и экипажи бронеавтомобилей выполняют у фрицев роль мобильной разведки, а танки – это уже главная ударная сила. Причём атакуют они всегда при поддержке пехоты, а иногда их удар поддерживают и бронетранспортеры. Хотя последние что для бронебойщиков, что для артиллеристов – самая удобная цель. Ещё могут орудия к грузовикам прицепить – тогда немцы нас предварительно снарядами накроют. А если нужно, то и поддержку авиации вызовут, но это редко, если упрутся прям в крепкую оборону. Как правило, кампфгруппы пытаются пробить, где послабее, не ввязываясь в тяжёлые, затяжные бои.
Им потери нести не с руки, своевременного пополнения в наступлении можно ждать очень долго.
Политрук только покачал головой, а я между тем продолжил:
– Так что при появлении разведки есть смысл вжарить по фрицам из всех стволов, да покрепче. У нас обожгутся, ударят всей силой уже у соседей!
Лицо Архипова удивлённо вытянулось, причём вид у парня стал донельзя смешным, а я, не удержавшись, фыркнул:
– Шучу! Но врезать разведчикам все равно стоит крепко. Чтобы спесь сбить, да ребятам бое вой дух поднять. Они должны увидеть в немцах не всесильного врага, крушащего нашу оборону бронированными кулаками, а цель, в которую можно выстрелить, попасть и убить. Или сжечь… Можно и нужно!
Успокоенный моими словами политрук согласно кивнул, а я вновь окинул взглядом только наметившуюся линию обороны, но теперь уже с явной тревогой. Полтора километра на сто семьдесят семь человек при двух станковых «максимах», двенадцати ручных «дегтярёвых» и четырёх противотанковых ружьях – это в среднем десять-двенадцать метров контролируемого пространства на бойца. Убей хотя бы одного – и на участке наших позиций образуется уже двадцатиметровая брешь! Крепко выручает река, боеприпасов нам выдано в достатке – помимо не шибко удобных эргэдэшек есть и уже вполне освоенные бойцами «лимонки» Ф-1, а к сохранившимся у бывших пограничников СВТ выданы бронебойные патроны. Конечно, бронепробиваемость у них не очень высокая, но за двести метров десять миллиметров брони могут взять, и теоретический шанс поразить тот же германский «хорьх» в борт у бойцов есть. Так что против броневиков мы не совсем голые даже без ПТРД… Но вот то, что участок обороны растянут в тоненькую и очень длинную линию, это, конечно, проблема. Мне просто не из кого сформировать резерв даже в десяток бойцов с лишним пулемётом и парой ППД на отделение, который я мог бы бросить к точке прорыва в случае чего. Ну и управление ротой сводится к тому, что я загодя продумываю несколько вариантов действий на тот или иной случай развития событий да заранее довожу их до взводных, «замков» (заместителей командира взвода) и младших политруков. Последние, в крайнем случае смогут заменить выбывшего командира в бою – ребята все молодые, азартные, следом за Архиповым признавшие мой авторитет и старшинство.
