– Короткими! Короткими перебежками, твою налево!!! Вперед!!!
То ли подчиненные расслышали мои крики, то ли немного пришли в себя, но уцелевшие группы начали вставать и сближаться с врагом рывками в двадцать пять – тридцать метров. Люди несут потери: упал боец, потом еще один, и еще, но все же это меньше, гораздо меньше, чем если бы атаковать в рост! Устремляюсь вперед и я с собственной группой, чуть слышно моля Господа избавить меня от мин и иной смерти:
– Господи, защити… Господи, сохрани… Господи, спаси!
Очередная перебежка, очередное падение, близкий взрыв, от которого начинает свистеть в ушах, а голова становится чугунной. Один из бойцов падает, словив осколок в руку, но рана у него неглубокая.
– Туго перебинтуй и аккуратно отползай назад. В рост не вставать!
Молодой, лет восемнадцати грузин с выражением боли, застывшим на побледневшем лице, кивнул, после чего едва слышно произнес:
– Так точно, товарищ лейтенант…
Меня аж немного передернуло: за время боев я уже успел не только повидать ран, но и получить их, так что поведение бойца мне кажется сильно наигранным, неестественным. Но немного поразмыслив, я понял, что парнишку не столько полученная рана травмировала, сколько осознание того, что он действительно смертен, что все может кончиться уже сейчас. Другими словами, его поведение – это следствие шока, а не излишней хитрожопости.
– Остальные – вперед!
Мы догнали сильно рассеявшихся штурмовиков у проволочного заграждения, где бойцы всерьез увлеклись разрезанием колючей проволоки, прям как когда-то фрицы у позиций 63-й горнострелковой дивизии… При этом зама я нигде не увидел:
– Где Никольский?!
Ответ меня немного расслабил, ведь я успел уже подумать о худшем:
– Ранен, товарищ старший лейтетант! Его вдвоем потащили в санчасть!
– А где мой ППШ?!
Некоторое время стоит пауза, после которой мне издалека отвечает один из штурмовиков:
– У меня, товарищ старший лейтенант! Я в группе один с автоматом!
– Значит, себе и оставь! Бойцы, как только будут готовы проходы, вперед ползут гранатометчики! Эфки и эргэдэшки бросаем все вместе, четыре гранаты каждый с тридцати пяти метров! Все, кто вооружен пулеметами и автоматами, прикрывают! После второго взрыва короткий рывок в окопы! Выполнять!
Мины ложатся все ближе к растянувшейся цепочке моих подчиненных, но проходы практически готовы. Быстрее бы… Отчасти нас выручает то, что бойцы лежат на расстоянии в шесть-семь метров друг от друга и что они именно лежат, не пытаясь убежать от смерти. От смерти не убежишь, а вот под осколки попадешь гарантированно… И все же меня не покидает чувство, что мы играем с костлявой в рулетку – от пятидесятимиллиметровых «огурцов» германских «самоваров», коли кто из них упадет рядом со мной или с кем-то из бойцов, спасения нет. Потому все мы невольно вслушиваемся в свист немецких снарядов, проникающий словно под кожу и подтачивающий наше мужество и решимость…
Но вот, наконец, пять проходов в проволочном заграждении готовы. Было бы шесть, но мина прямым попаданием накрыла одну из групп, режущих проволоку, убив двух бойцов и еще двух поранив и контузив. Кроме того, от близких разрывов «огурцов» за время вынужденного ожидания погибли три штурмовика и четверо были тяжело ранены.
Немного приподнявшись и оглядев свое невеликое воинство, я навскидку прикинул, что боеспособность сохранило чуть более половины передового отряда. А ведь изначально нас было шесть групп с «дегтяревыми» по пять человек и семь групп с пистолетами-пулеметами по четыре человека в каждой, всего пятьдесят восемь бойцов. Пугающая статистика… Хорошо хоть, заминировать подступы к рогаткам с колючей проволокой фрицы не успели или вовсе не ставили перед собой подобной задачи – не ожидала немчура столь скорой советской контратаки! Правда, и в моем полку никто ничего подобного не ожидал…
– Гранатометчики, вперед! Пулеметчики, прикрываем!!
Фрицы ожидаемо (и вполне логично) сосредоточили огонь штатных карабинов «маузер» по брешам в заграждениях, куда ползком двинули штурмовики, однако сейчас преимущество в огневой мощи на нашей стороне. Вместе с моим МГ-34 у нас четыре ручника плюс пять автоматов, а дистанция, разделяющая моих бойцов и старые окопы полка, не превосходит полторы сотни метров – вполне рабочая для советских ППШ и ППД, но чересчур большая для немецких МП-38/40. Как итог, мы вполне успешно заставляем противника замолчать; открывший было огонь машингевер практически сразу заглох – на немецком расчете скрестились очереди сразу двух наших пулеметов (моего в том числе). Кажется, первого номера мы накрыли…
Бойцы с СВТ преодолели ряды колючей проволоки, пришел и наш черед. Прикинув, что длина сквозных коридоров и расстояние до них не столь и велико, можно покрыть одним рывком в три, максимум четыре секунды, и что фрицы несколько притихли, я решаюсь на короткую перебежку. Тем более что в прикрытии осталось всего девять человек, пробки в проходах точно не возникнет! Да и звук рвущихся рядом мин, вкупе с крепнущим ощущением смертельной опасности (спиной чую!), также заставляет выбрать бег. Раньше-то было нельзя, а вот теперь как раз можно и даже нужно…
– Огневая группа – вперед! Бегом!
Я первым вскакиваю на ноги и устремляюсь вперед со спринтерской скоростью. Сейчас масса трофейного пулемета в руках даже не ощущается; кровь переполнена адреналином, сердце молотом бухает в груди – я словно лечу над землей, столь велика скорость бега! А пустой коридор в проволочном заграждении представляется важнейшим в жизни рубежом, этаким рубиконом, отделившим живых от мертвых, оставшихся позади…
Взрыв!
Упругий удар горячего воздуха мощно бьет сзади; я с размаха падаю на живот, ощущая сильное жжение в спине и совершенно не к месту удивляясь тому, что в этот раз не услышал свиста мины.
Неужели все, конец?!
Пару секунд просто лежу на земле, боясь даже пошевелиться. Потом пробую попеременно двинуть рукой, ногой, со страхом прислушиваясь к собственным ощущениям. На удивление, конечности меня слушаются, и кроме болезненного жжения ничего другого я не ощущаю, не считая противного писка в ушах, но на него я сейчас просто не обращаю внимания, это всего лишь безобидный фон… Неужели повезло, и только мелкие осколки?!
Наконец, пробую встать, внутренне готовый к тому, что тело пронзит спазмом боли и меня бросит на землю. Но нет, оно меня вполне нормально слушается, признаков тяжелых или средних ранений я не ощущаю. Выходит, действительно в рубашке родился…
Проволочное заграждение остается позади; выбежав к своим, я что есть силы закричал в надежде перекрыть голосом звуки боя, а заодно и последствия контузии:
– Бойцы, двигайтесь короткими перебежками по три секунды, не давайте фрицам взять прицел! Держим интервал не меньше восьми метров друг от друга, подбираемся к траншеям на шестьдесят шагов, после давим немчуру гранатами! Вперед!!!
