– Княжич, крепитесь… Конрад сказал, что князь превратил вашего старшего брата Ульриха в лича.
– Что?!!
– Ульрих умирал от раны, полученной в сражении у Золотой речки, и князь решил спасти его хотя бы так.
– Спасти?! Это называется спасением – превратить своего родного сына в умертвие?
Олаф сочувственно отводит глаза, а я ошарашено качаю головой. «Папаша» совсем поехал головой. Теперь понятно, почему он беспробудно пьет и с княгиней поругался. Надо уточнить у Лукаса, когда он проснется, но ведь это же что-то из запретной темной магии? Князь темным продался? Слов нет! Я молчу, пытаясь переварить услышанное. Кусок мне в горло больше не лезет, и я расстроено отодвигаю тарелку с остатками завтрака в сторону. Даже не могу себе представить масштаб грядущих неприятностей, а то, что они у нас будут – и к бабке не ходи. Надо срочно прогуляться и проветрить мозги, которые просто закипают от последних новостей.
В свой первый рейд по столице отправляюсь в сопровождении Олафа и весь, естественно, обвешанный амулетами: к личине купеческого сынка и целительскому эльфийскому камушку теперь добавился еще и новый «гаджет» от Лукаса, скрывающий магию. Он провозился с ним всю ночь, но когда я заглянул к нему рано утром, работа была уже закончена, и амулет стоял на «подзарядке», напитываясь силой от кристалла. Проверив, как все работает, Лукас с чистой совестью завалился спать, заверив, что разоблачение мне больше не грозит, и я спокойно могу гулять по городу. Постоялый двор наш находится в средней части столицы, поэтому знакомство с Минэем я решил начать с торговых и аристократических кварталов, расположенных ближе к центру. Вчера, в людской толчее, многого разглядеть не удалось, а сегодня на улицах такой толпы нет, и Минэй предстает передо мной во всем своем своеобразии.
* * *
Торговая часть Минэя, где расположен наш постоялый двор, представляла собой ничем не примечательную застройку, выглядевшую как тысячи и тысячи земных средневековых кварталов. Улицы – узкие и кривые – дома так тесно прижаты друг к другу, что словно идешь вдоль одной сплошной стены между двумя перекрестками. Все лавки расположены на первых этажах, здесь они, как правило, не жилые. Если не лавка или склад, то обязательно какая-нибудь маленькая контора или кабак. Заведения местного «общепита» здесь, кстати, часто и в подвалах располагаются, в отличие от того же Ирута, а вот жилые покои в этих домах – только на верхних этажах. Все окна первых этажей забраны мощными решетками, – видно, с преступностью здесь беда. И не удивительно – фонари встречаются крайне редко, в основном только на перекрестках. Что еще странно – в домах совсем нет занавесок на окнах, и там где окна расположены на уровне глаз, все помещения просматриваются с улицы. Подозреваю, что хозяева так экономят на освещении, ведь свечи стоят дорого, не говоря уже о магических светильниках, которые по карману только богачам. Вывески на лавках есть, но далеко не на каждой. Где-то просто за решеткой окна выставлены какие-нибудь товары, продающиеся в лавке, или намекающие на род деятельности хозяина.
Короче, типичный средневековый город, и такие же типичные узкие улочки, обычно выходящие на небольшую площадь или заканчивающиеся тупиком, упершись в старую крепостную стену. Дома здесь не слишком ухоженные – стены с облупившейся краской, мостовую местами покрывает слой грязи. И даже в этом сравнительно приличном, по местным меркам, квартале повсюду валяется мусор, а посреди мостовой тут и там лежат яблоки конского навоза над которыми вьются мухи. Антисанитария полная. Да уж… прав барон Дильс: до торговых кварталов Ирута минэйским и, правда, как до луны.
Смотрю на местные «красоты», а из головы все не идет рассказ Олафа о семейных неурядицах Тисенов. Вот казалось бы – ну, что мне до совершенно чужих людей? Деньги у нас есть, можно же купить приличный домик в пригороде и тихо зажить там в свое удовольствие: поправлять здоровье, развивать магию, готовить сюрпризы к прибытию следующей команды инисов, и не лезть с головой в проблемы Тиссенов. Ведь лично у меня никаких родственных чувств к княжескому семейству нет и в помине. А вот поди ж ты… Почему-то переживаю за них, как будто от Йена мне по наследству досталось не только его обожженное тело, но еще и ответственность за весь род, Минэй и все княжество в придачу. Странно даже. Но, наверное, все дело в том, что как у человека, прошедшего войну, срабатывает у меня интуиция, и чувствую я сейчас какую-то непонятную тревогу, разлитую в воздухе столицы. Не знаю даже, как это описать словами. Просто в очередной раз чуйка моя срабатывает, заставляя все время держаться настороже. На улице летняя жара стоит, полуденное пекло, а по загривку то и дело словно холодок пробегает, не давая расслабиться и получить удовольствие от прогулки.
Из раздумий меня выдергивают детские жалобные крики. У дверей одной из лавок на другой стороне улицы здоровый бородатый мужик в грязном кожаном фартуке лупит смертным боем мальчишку лет семи. Причина наказания очевидна – под их ногами на мостовой валяется разбитый глиняный кувшин, и растекается большая лужа какого-то мутного пойла, распространяя вокруг тошнотный запах сивухи. Но бьет мужик мальчонку за провинность так, что оторопь берет: жестоко, не соизмеряя сил, швыряя его об стену с какой-то животной яростью и не оставляя бедняге шанса остаться в живых. Тут же начинает собираться толпа зевак. Зрители ржут, свистят, подзуживают мужика, и никто даже не собирается вступаться за мальчонку. Уроды…! Я непроизвольно хватаюсь за кинжал на поясе, но мой локоть крепко перехватывает Олаф.
– Не вмешивайтесь, княжич. Этот урод в своем праве.
– Каком праве?! Убить ребенка?!
– Он уже не ребенок, этот мальчишка – подмастерье. И побои от хозяина ему наверняка достаются каждый день.
– Да, этот подонок вместо обучения покалечит его!
– Не вмешивайтесь, вам нельзя раскрывать себя. Я сам все сейчас улажу.
Олаф быстро переходит улицу и бесстрашно подходит к озверевшему мужику, расталкивая со своего пути зевак.
– Уважаемый! – горбун ловко перехватывает кулак, снова занесенный над головой мальчонки. – Не могли бы вы подсказать мне, где здесь у вас лавка нотариуса?
– Что?! Да, ты кто такой?! – Пока мужик смотрит осоловелыми глазами на прилично одетого пожилого незнакомца и пытается выдрать свою лапищу из крепкого захвата, в дверях лавки появляется парнишка постарше и шустро затаскивает рыдающего мелкого в дом.
– Простите великодушно, что оторвал вас от столь важного дела, как воспитание работников, надеюсь, это хоть немного покроет ваши убытки.
В руку мужика ложится мелкая медная монетка, и это окончательно приводит его в чувство. Он недовольно оглядывается, поправляет ворот грязной рубахи и хмуро указывает рукой в конец улицы.
– Там, на площади… – Потом сплевывает себе под ноги и скалит на зевак щербатые зубы – Ну, чего уставились, твари?!
Толпа быстро рассеивается, и вскоре мы с Олафом продолжаем наш путь в сторону центра. Горбун мягко выговаривает мне в полголоса:
– Княжич, вы сейчас не в том положении, чтобы объясняться со стражей. А этот хозяин подмастерья мог на вас и нажаловаться, если бы вы стали защищать мальчишку. Я же сто раз вам объяснял: эти дети полностью принадлежат хозяину, родители считай, продали их в рабство лет до шестнадцати-восемнадцати, пока те полностью не овладеют ремеслом и не выкупят себя.
