Вообще, если рассматривать требования восставших против большевиков русских крестьян в контексте нынешних споров о цивилизационной принадлежности современной России, то очевидно, что в главном русский крестьянин был западник в духовном смысле этого слова. Он добивался права сохранить свою жизнь, рассматривал ее как высшую ценность. Отсюда и повсеместные протесты против мобилизации в Красную армию. Если судить по результатам мобилизации в 1918 году, то крестьянство не желало воевать за большевиков. Например, когда в 1918 году была объявлена мобилизация в Красную армию, то в Поволжье и восточнее, вплоть до Сибири, явилось менее 20 %. Такие же цифры приводятся по областям Центральной России в 1919 году. В некоторых областях число дезертиров доходило до 90 %. Все эти факты говорят не только о том, что своя человеческая жизнь для русского крестьянина начала XX века была самоценностью, как и для всех европейских народов, но и о том, что подавляющее большинство крестьян не воспринимало власть большевиков как свою власть, как власть, за которую можно отдать свою жизнь.
Наверное, не было никогда большей лжи, чем утверждение Сергея Кара-Мурзы, что советская система, сталинская индустриализация и сам культ личности были добровольным выбором русского народа.
Реальные цифры и факты подтверждают наблюдения Зинаиды Гиппиус, что на самом деле русские крестьяне, вообще русские люди в подавляющем большинстве заняли позицию третьей стороны в начавшейся гражданской войне.
[295]
Я уже попытался показать выше: ничто так не противоречит правде жизни, реальной, настоящей русскости, как утверждение адептов учения об особой русской цивилизации, того же Сергея Кара-Мурзы, будто русскому человеку по природе противно все связанное с частной собственностью и прежде всего рынок, торговля, будто он предпочитает натуральное хозяйство. Требование отказа от продразверстки и перехода к свободной торговле хлебом является центральным, основным для всех событий крестьянской войны 1918–1921 годов. И именно НЭП, отказ от политики военного коммунизма был на самом деле реализацией подлинного русского крестьянского проекта.
И снова не могу не сказать, насколько сами большевики были честнее и правдивее в оценке природы русскости, природы русского крестьянина, чем нынешние адепты «красного проекта». Ленин признавал, что «крестьянские восстания… представляют общее явление для России», Ленин признавал, что в основе непримиримого конфликта между большевиками-марксистами и русским крестьянством лежит отношение к свободной торговле хлебом, вообще отношение к торговле. И самое главное. Ленин, писавший ранее, что «…мы скорее ляжем все костьми», чем разрешим свободную торговлю хлебом, «вынужден был провозгласить «отступление… – НЭП».
[296]
На мой взгляд, нигде так не проявилась подлинная природа русскости, так называемый «русский культурный код», как в знаменитой резолюции общего собрания мятежных матросов линкора «Петропавловск» от 28 февраля 1921 года. Само собой разумеется, что ни один из нынешних адептов учения об особой русской коллективистской коммунистической цивилизации никогда не вспоминает ни о кронштадтском мятеже, ни о его идейных, мировоззренческих мотивах. Все дело в том, что матросы, прежде всего выходцы из русской и украинской деревни, восстали не просто против политики военного коммунизма, но и против всех тех идей и принципов, которые окончательно легли позже, уже при Сталине, в основу так называемой советской системы. В науке это называется «требованиями буржуазной демократии». Как я уже писал во введении к книге, именно познакомившись с текстом резолюции команды линкора «Петропавловск», я вдруг осознал, что на самом деле перестройка Горбачева со своей «политикой гласности», «социалистической демократии» является отражением подлинной народной русскости. По мнению Горбачева, высказанному мне лично, все наши беды от того, что «Сталин победил Бухарина, что в начале 30-х мы отказались от НЭПа». Именно русскость, народная ценность свободы, о которой не вспоминают идеологи русской цивилизации от Николая Данилевского до нынешнего патриарха Кирилла, лежала в основе этой резолюции. Во-первых, свобода Советов от коммунистов-большевиков, которые, как считали рабочие «не выражают волю рабочих и крестьян», во-вторых, свобода печати для всех «левых социалистических партий», в-третьих, свобода для всех профессиональных союзов и крестьянских объединений, в-четвертых, свобода как «освобождение всех политических заключенных социалистических партий, а также всех рабочих и крестьян, красноармейцев и матросов, заключенных в связи с рабочими и крестьянскими движениями», в-пятых, освободить Красную армию от диктата большевиков, «упразднив всякие политотделы», в-шестых, убрать созданные Львом Троцким «заградительные отряды», и в-седьмых (наиболее характерное с мировоззренческой точки зрения), – отказаться от коммунизма в экономике, «дать полное право свободы действия крестьянам над всею землею так, как им желательно, а также иметь скот, который содержать должен и управлять своими силами, т. е. не пользуясь наемным трудом».
[297]
Конечно, русский проект, нашедший свое выражение в резолюции команды «Петропавловска», является левым проектом, в нем слышно отрицание эксплуатации человека человеком. И это естественно, ибо за ним, за этим проектом, стоят красные матросы, которые принесли победу большевикам. Но в этой резолюции одновременно содержится протест против основ коммунистического проекта, против коммунизации труда, претензии коммунистов на главную и окончательную истину. Показательно, что на митинге матросов, который состоялся чуть позже, 1 марта 1921 года, на Якорной площади в Кронштадте, по воспоминаниям очевидцев, уже доминировали антивластные, антикоммунистические речи. И совсем не случайно после подавления мятежа многие тысячи его участников ушли на Запад, в Финляндию. А те, кто не ушел в Финляндию, были расстреляны, более двух тысяч человек.
