Никого у нас не интересовала в 1991 году и до сих пор не интересует судьба русской Караганды, судьба русского Северного Казахстана, судьба миллионов русских, которых русская мечта о «суверенитете РСФСР» превратила в граждан второго сорта. Русская корысть от присоединения южного, красивого русского Крыма просто брызжет сегодня из наших русских глаз.
Я могу согласиться с тем, что в нынешней всенародной ностальгии о советской эпохе в целом, и в частности – о сталинской эпохе, много от национального характера. Но тогда надо говорить не о выдуманных чертах русского характера, к примеру, о якобы существующем «имперском синдроме» русского народа, а о его устойчивых ценностях. На мой взгляд, так называемая русская «этика равенства» куда больше говорит о причинах сегодняшнего роста ностальгии по советским временам и причинах неосталинистских настроений, чем пресловутая русская имперскость или якобы присущая русским великодержавность.
Никогда так не были зримы причины победы большевиков в России, как сейчас, в условиях чудовищного роста различий в доходах населения, выходящей за все разумные пределы поляризации общества. В «Размышлениях о русской революции» (1927 г.) Николай Бердяев писал, что всему виной «раскол между верхним и нижним слоем, …какого не знали народы Запада», всему виной раскол между «русским народным слоем» и «русским культурным слоем и русским барством».
[355] Но ведь сейчас раскол между оффшорной олигархией, у которой и деньги, и дома, и дети в Лондоне, и санитаркой, которая живет на 7 тысяч рублей в Тамбове, куда больше, чем между сахарозаводчиком и его рабочим в царской России.
[356]
И снова, как в дореволюционной России, классовые чувства сильнее чувств национальной общности (как объяснял Антон Иванович Деникин, это и было одной из главных причин победы большевиков), а потому потомков тех, кто многое выиграл от реальных или мнимых успехов социализма, трудно разжалобить рассказами о муках кулаков и середняков, которых лишали нажитого добра и ссылали в Сибирь. Тем более детей и внуков бывших бедняков трудно разжалобить рассказами о большевистских облавах на «бывших», на дореволюционную российскую интеллигенцию, о расстрелах людей только за то, что они в пенсне и носят дорогие головные уборы.
Надо понимать, что современная российская нация – это особая нация, прежде всего нация потомков беднейшего крестьянства и рабочего класса. И они, потомки трудящихся, не хотят знать, что формальное равенство рабочих и крестьян, даже характерное для советской власти исходное стартовое преимущество детей рабочих и крестьян, на самом деле было достигнуто страшной ценой, уничтожением на корню наиболее сильной, хозяйственной, самостоятельной, предприимчивой части российского крестьянства, уничтожением ядра российской нации. Но для того, чтобы это понять, надо обладать развитым национальным сознанием, надо думать не только о преимуществах твоих предков, полученных в результате большевистской борьбы с сильной и самостоятельной частью российской нации, но и перспективах, будущем своего народа. Но для того, чтобы понять, как много потерял твой народ от большевистского эксперимента, необходимо не классовое, а национальное сознание, необходим органический, глубинный патриотизм, забота о будущем, о сохранении твоей Родины. Вся беда в том, что нет национального сознания и органического патриотизма, нет заботы о будущем России и у правящего класса, у тех, кто выиграл все в результате смены общественного строя. И получается, как это ни парадоксально, что русские люди, родившиеся, сформировавшиеся в рамках советской системы, были в моральном отношении выше, чем их потомки, сформировавшиеся как личности в годы смерти русского коммунизма.
КПСС раскололась на «антисталинистов» и «сталинистов» сразу же после XX съезда КПСС, в 1956 году. Так что и в СССР было достаточно людей, не отступивших от своей веры в непогрешимость вождя, «не предавших» Сталина, кумира своей молодости. Но и в 60-е, и в 70-е, а тем более в 80-е в интеллигентской, научной среде всех этих обожателей Сталина воспринимали как маргиналов. Кстати, почти за сорок лет работы в нашем институте (до распада СССР он назывался ИЭМСС АН СССР) так и не появился ни один сотрудник, для которого Сталин был бы кумиром и идеалом. А сейчас, как я уже проговорился, и в наших институтских рядах разочарование в новой России ведет к переоценке Сталина, к оправданию его политики по обновлению кадров, основанной на квотах на отстрел представителей старой ленинской гвардии.
Конечно, тут важно отделить зерна от плевел, отделить побочные, случайные причины нынешней популярности Сталина от фундаментальных, мировоззренческих причин. В нынешнее время, когда в России так мало побед и военных и научных, когда так мало образов позитивных перемен, неизбежна массовая ностальгия по самой главной российской победе XX века, которая в сознании народа жестко связана с именем Сталина. Тем более, те, кто голосует за самую великую Победу России XX века, за победу 1945 года, чаще всего не имеют ни малейшего представления, как на самом деле жили и воспринимали свой подвиг сами солдаты победы, не знают, как ощущали свою жизнь сотни тысяч семей, в которых родственники сидели в тюрьме или «за колоски», или «за попытку спекуляции», не знают все же, как тяжело было жить во времена побед Сталина.
Несомненно, новая русская победа, присоединение в апреле 2014 года Крыма к России, смягчило духовные травмы, вызванные осознанием (правда, запоздалым) распада складывающейся веками исторической России. Правда, люди у нас не понимают, что крымская победа довела до логического конца начавшийся в 1991 году по инициативе РСФСР распад русского мира, привела к полному и окончательному отделению малороссов от великороссов.
Кстати, я не думаю, что какой-нибудь молодой человек, голосующий сегодня за имя Сталина и сожалеющий о распаде созданной Сталиным мировой социалистической системы, о распаде созданной Сталиным социалистической державы, хотел бы оказаться на нашем месте, в положении тех, кто рос во времена Сталина. Не думаю, что он решился бы добровольно отказаться от тех благ свободы, как некоторые полагают – «благ смуты», которых не имел простой советский человек ни во времена Сталина, ни во времена Хрущева и Брежнева.
Но все же. Как бы мы не изощрялись в поиске побочных, несталинистских причин популярности Сталина, как бы мы ни старались показать, что за нынешней популярностью Сталина как исторического деятеля на самом деле нет одобрения Великого террора 30-х, мы не можем не видеть, что с душой какой-то части нашего населения происходит что-то неладное. Повторяю, и нынешнее массовое критическое отношение к Горбачеву, который прежде всего попытался довести до конца начатую Хрущевым десталинизацию страны, дать полные гарантии от возможного политического насилия и, соответственно, все вздохи и охи по поводу нашего исходного природного превосходства над Западом идут от традиционной для нас недооценки человеческой жизни, от какого-то фатального недопонимания смысла человеческого существования. Но не может нормальный, вменяемый человек считать русскую цивилизацию выше западной только потому, что у нас жизнь человеческая ничего не стоила, что у нас правитель, к примеру, Сталин, мог создать искусственный голод и отправить на тот свет миллионы, прежде всего детей. Сам тот факт, что люди, и старые и молодые, при оценке Сталина как исторического деятеля пытаются отвлечься от его моральных качеств как личности, от его садистских наклонностей, от его личной вины за гибель и страдания миллионов людей, говорит в лучшем случае о какой-то замороженности нашей нынешней народной души. Моральный кризис в России налицо. Многие у нас не могут отличить духовную красоту от морального уродства. И здесь я рискну утверждать, что в новой России, как и в старой, дореволюционной России, дает о себе знать традиционное для нас равнодушие, безразличие к моральным качествам личности. На эту тему по следам красного террора в 1918 году авторы знаменитого сборника «Из глубины» написали десятки страниц.
[357] Характерное для русских «отсутствие чувства меры» (Иван Ильин) делает их податливыми к соблазнам чуда. А во имя возможного «чуда, великой идеи» царям и вождям прощаются все их личные прегрешения. Русского человека, как они писали, куда больше интересует идея, которую олицетворяет политик, чем его собственная человеческая сущность. Отсюда и перерастание традиционного российского мессианизма в аморализм. Сталин сегодня, наверное, продолжает подкупать россиян своим запредельным бесстрашием во зле, величием и неповторимостью своих репрессий. И трудно на самом деле отличить, что в этом нынешнем одобрении сталинского запредельного зла идет от апокалиптичности русской души, от страсти погрузиться в «бездны и запределы» зла, а что от жестокосердия, от цивилизационной неразвитости.
