Праздник русской истории, восстановление исторической справедливости, может обернуться как раз восстановлением советской психологии осажденной крепости и без возрождения железного занавеса в точном смысле этого слова. Вообще, какое-то плохое предзнаменование было в том, что мы начали превращать учение об особой русской антизападной цивилизации в государственную идеологию как раз накануне присоединения Крыма к РФ, накануне неизбежного в этой ситуации нового витка противостояния с Западом. И опять у нас на телевидении с утра до вечера «военные марши» и бесконечные празднования семидесятилетнего юбилея освобождения городов Крыма от фашистских захватчиков. Создается впечатление, что, напоминая людям о победах прошлого, мы как бы стремимся вывести их сознание из сегодняшней реальности, отвлечь их от тех проблем, с которыми, как выяснилось, даже Путину не удается справиться. Нет уже, наверное, шанса, что ценность культурных достижений нации, ценность прорывов на цивилизационном уровне встала в России хотя бы вровень с военными победами. Большевики победили не только из-за невежества российского крестьянства, из-за нашей российской склонности все сложное сводить к простому, из-за вечного ожидания чуда и чудотворцев, но и из-за «общей слабости в России духовных начал», из-за того, что ценность равенства у нас стояла выше ценности мысли, красоты, ценности духовного развития личности. Конечно, без военных побед, обеспечивающих суверенность российского государства, не может быть ни нации, ни ее культурных достижений. Идеолог русского сознательного патриотизма Петр Струве связывал нацию, конечно, и с русской воинской славой, с победами Суворова, Кутузова, Нахимова. Но все же на первое место в ряду «скрепов» русской национальной идентичности он ставил победы русского духа, самоотвержение Сергия Радонежского и митрополита Филиппа, гений Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого. Все-таки военные победы, не принесшие прорыва в области культуры, мало что стоят. Греки прославились прежде всего гением Платона, Аристотеля.
На самом деле все эта ностальгия о временах Сталина, конечно, если она искренна, идет не только от дефицита побед, но еще и от нашего традиционного российского умиления серостью и бедностью. У нас даже в эпоху второго пришествия капитализма нет понимания, что на самом деле бедные не могут созидать, а тем более разбогатеть.
Комплекс жертвы является мироощущением всех тех, кто не нашел или даже не искал себе места в новой рыночной экономике. И получается, что нынешние проповедники учения об особой русской цивилизации повторяют приемы большевиков, они эксплуатируют то, что Максим Горький называл свойственным «моему народу тяготением к равенству в ничтожестве, тяготением, исходящим из дрянненькой азиатской догадки быть ничтожными – проще, легче, безответственней». Как иначе трактовать нынешние попытки связать русскость с «жизнью на минимуме материальных благ»? Беда наша состоит в том, что все в России повторяется, но не в виде фарса, а в виде все той же первоначальной драмы.
У нас до сих пор нет понимания, что свобода, личность, творчество, красота, собственность – это не особые так называемые «либеральные ценности», а фундаментальные основания европейской цивилизации. И если ты себя считаешь культурным человеком, ты не имеешь права поддерживать, а тем более восхищаться теми историческими деятелями, которые посягали на святое, на право человека быть человеком, на право человека быть хозяином своей судьбы, посягали на жизнь выдающихся представителей науки и культуры. И повторяю, это не просто очевидно, но бросается в глаза. Сознание принадлежности к особой русской цивилизации, где якобы нет «заемных западных ценностей» вбивается в головы людей для того, чтобы они окончательно потеряли вкус ко всему человеческому, полностью утратили ощущение самоценности каждой человеческой жизни и человеческой личности, право самостоятельного мнения, чувство сострадания к чужой беде, научились в горах трупов видеть лишь движение исторической закономерности, логику истории. Неосталинизм вбивается в наши головы путем пропаганды философии, что черных дыр в национальной истории не бывает, что ничего великого, имеющего всемирно-историческое значение, без жертв достигнуть невозможно.
Интересно, что мы, советская интеллигенция, не верящая, что когда-нибудь мы будем жить в свободной стране, без выездных комиссий, без цензуры, без страха оказаться с «волчьим билетом», тем не менее инстинктивно устремляли свои взоры к наиболее светлым страницам российской истории. Если бы провели опрос на исторические предпочтения советской интеллигенции где-нибудь в 60-е, то точно победа была бы за царем-освободителем, за Александром II. Кстати, я лично, при всем нашем все же плохом для философского факультета МГУ историческом образовании, отдавал свои симпатии царю-освободителю и никогда не испытывал восторга по поводу реформатора Петра. Было что-то мертвое, надрывное во всем его насильственном западничестве, в новом закрепощении крестьян во имя того, чтобы «открыть окно в Европу». Кстати, в отношении Петра я ближе к Мережковскому, чем к Струве. Ленин, на мой взгляд, начинается с реформ Петра.
В посткоммунистической России, как показало Интернет-голосование в 2009 году, в борьбе за право носить «имя России» ни Александр II, ни тем более секретари-освободители Хрущев и Горбачев, не имеют шансов обойти царей-тиранов Ивана Грозного, Петра I, Ленина, Сталина. И я думаю, что подобная недооценка современной Россией российских исторических деятелей, послуживших стране на ниве свободы, также говорит о какой-то дефектности современного российского национального сознания. Сегодня россияне ценят только свою личную свободу. Впрочем, на самом деле, о чем было сказано выше, свобода никогда не была доминирующей для русского человека ценностью. И самое показательное, свобода не была доминирующей ценностью, целью всех наших революций, особенно октябрьской 1917 года. Но проблема в том, что современный русский человек ценит только свою личную свободу, свою собственную жизнь, ему «до фени», как сейчас принято говорить, судьба тех, кто стал жертвой сталинских, большевистских репрессий, кто ни за что, ни про что оказался в Гулаге, кто последние секунды жизни стоял на краю свежевырытого рва и ждал пули расстрельной команды НКВД.
Нынешняя сталиномания – не от проснувшегося советского коллективизма, а, напротив, от разнузданного индивидуализма, когда мне все до фени, кроме самого себя. Многое в нынешней сталиномании и от дефицита чувства благодарности. В массе у российских людей и особенно у новой, молодой России не развито чувство благодарности, нет желания отдать должное, сохранить уважение к тем, кто старался все же сделать нашу российскую жизнь более достойной, более комфортной. Уродство нашей нынешней духовной ситуации состоит в том, что сегодня топчут, наводят хулу и на Горбачева те, которые, не будь перестройки, так бы и остались заштатными, никому неизвестными провинциалами.
Далее. Сегодня в нашем национальном и особенно интеллигентском самосознании доминирует все та же традиционная, неискоренимая беспечность, которая в свое время погубила николаевскую царскую Россию со всеми ее реальными свободами. Мы не умеем, как, к примеру, англичане, ценить то, что есть, реальные, ощутимые блага и свободы. Мы хотим чего-то большего, чуда, обязательно крупного, крутого выигрыша, а потому со своими притязаниями на чудо всегда оказываемся у разбитого корыта. Хорошо помню думы о былом своих дедушек, которые во время гражданской войны были на стороне красных. Они, доживающие свой век, еще при Сталине вспоминали о старой, дореволюционной России как об утраченном рае, о том, что уже невозможно вернуть.
