Надо знать, что военный коммунизм Ленина и Троцкого 1918–1920 годов с его продразверсткой как раз и воспроизводил идеал коммунизма, позаимствованный Марксом и Энгельсом у Бабефа. «Единственный способ достижения этого (общего благоденствия – А. Ц.) состоит в том, чтобы… уничтожить частную собственность, прикрепить каждого человека, соответственно его дарованию, к мастерству, которое он знает, обязать сдавать в натуре все его изделия на общий склад, создавать администрацию распределения, администрацию продовольствия, которая будет вести списки всех сограждан и всей продукции и станет распределять их на основе самого строго равенства и доставлять в жилище каждого гражданина».
[392]
Надо сказать, что сам создатель учения о «коренных чертах» коммунизма, в отличие от своих последователей Маркса и Энгельса, не скрывал жестокой правды о возможных «внешних» механизмах его достижения. Бабеф говорил, что коммунизм как идеал равенства, как достижение полного равенства в потреблении, как уничтожение частной собственности, денег, торговли, экономических стимулов к труду, рынка, приведет не только к созданию громадной администрации для равного распределения производимых благ, но и потребует создания карательных органов, которые бы следили за процессом уничтожения частной собственности и за действительным, реальным равенством в потреблении. Бабеф не скрывал, что создание «общего благоденствия», достижение всеобщего равенства предполагает милитаризацию и производства и общественной жизни. Осуществимость коммунизма как общего благоденствия, считал Бабеф, «доказана опытом, поскольку находит применение в отношении 1 млн. 200 тыс. человек в наших армиях».
[393]
Тем, кто сегодня любит в новой России порассуждать о светлых идеалах коммунистического равенства и его коренном отличии от идеалов фашизма, надо знать, что в России уже были попытки сразу, сходу воплотить в жизнь этот красивый идеал коммунизма. Ленин в своей работе «Очередные задачи советской власти» (1918 год) не скрывал, что политика так называемого «военного коммунизма» проводится в строгом соответствии с учением Карла Маркса о коммунизме, предлагающем и уничтожение частной собственности, и уничтожение рынка, торговли, и отказ от экономических стимулов к труду, переход к равному потреблению. Расстрел мешочников и спекулянтов, расстрел тех, кто противился продразверстке, производился в строгом соответствии с первоосновами учения о коммунизме. Кстати, второе лицо «тандема» эпохи военного коммунизма Лев Троцкий, ссылаясь на «Коммунистический манифест Маркса и Энгельса», вообще полагал, что милитаризация экономики, переход к трудовым армиям составляют коренное условие перехода от капитализма к коммунизму.
Что же тут, в этих идеалах коммунизма, как они были сформулированы, есть светлого, ставящего их на более высокую «доску», чем идеалы фашизма? Кстати, надо знать, что идеологи итальянского фашизма упрекали Гитлера в искажении их исходных идеалов, не имеющих ничего общего с расовой теорией и основанной, как и коммунизм, на идее «военизированного общества», на идее «дисциплины и любви к дисциплине».
[394] Кстати, идея государственной дисциплины, самодисциплины, а так же преследование индивидуализма во всех его разновидностях сближает русский коммунизм и фашизм во всех его разновидностях.
Кстати, обратите внимание. Еще раз о тех, кто восторгается идеалами коммунизма. И среди вождей большевизма и среди вождей национал-социализма преобладали несостоявшиеся, недоучившиеся студенты, недопрофессионалы, несостоявшиеся художники, как Гитлер, несостоявшиеся юристы, как Ленин, не получившие даже гимназического образования, как Троцкий и т. д. и т. п. Революционеры, как правило, это продукт антиотбора, люди, от природы чем-то ущемленные. По крайней мере, вся история русского коммунизма свидетельствует о том, что запредельные, максималистские идеалы марксизма привлекали прежде всего людей фанатичных, агрессивных. Еще в начале XX века русские интеллектуалы, пережившие увлечение так называемым кафедральным марксизмом, обратили внимание, что учение Маркса о диктатуре пролетариата, об уничтожении всего, что в человеческой цивилизации было связано с частной собственностью, привлекает прежде всего атеистов, для которых жизнь человеческая мало что стоит. Российские социал-демократы еще в начале века называли Ленина палачом. Не может интеллектуал с развитой душой принять учение Карла Маркса о «революционном терроризме» как необходимом условии устранения классового врага. За Марксом, за его учением о диктатуре пролетариата, как правило, шли максималисты, фанатики, люди, больные душой, ненавидящие весь этот мир и не боящиеся крови. Хорошо известно, что поразительная жестокость Феликса Эдмундовича Дзержинского ко всем тем людям, которые были связаны с «миром частной собственности», была вызваны его болезненной ненавистью к неравенству, к богатству, к сытому буржуазному образу жизни, к банкам, торговле и т. д. У нас в России до сих пор мало кто осознает, что само учение Маркса о диктатуре пролетариата – это учение об особого типа преступлениях, о том, что русский общественный деятель Борис Вышеславцев назвал социальным преступлением. Если вы украли кошелек у богатого человека – это индивидуальное преступление. Но ведь сама идея экспроприации собственности у всей буржуазии, у так называемых эксплуататорских классов, тоже есть преступление, кража. Но все дело в том, что марксизм оправдывал эту тотальную кражу высшими соображениями, якобы интересами истории. С точки зрения Вышеславцева массовое, социальное преступление все равно остается преступлением. Отсюда и его вывод, что марксизм и коммунизм – это всего лишь идеология особого типа преступлений, социальных преступлений. «Задача международного коммунизма, – писал Борис Вышеславцев, – организовать социальное преступление в мировом масштабе. Индивидуальное преступление проходит, забывается; социальное преступление пребывает, увековечивается памятниками, на нем воздвигается мнимое благосостояние презренных масс, оно не знает раскаяния, ибо легализуется, возводится в закон, в принцип, в идею. Революционная идеология есть самооправдание и самовосхваление социального преступления… Идеология преступления знает два пути: один – отрицание всяких абсолютных (мистических) запретов, «все позволено» и нет различий между добром и злом; другой путь – оправдание преступления какой-либо возвышенной и обычно бесконечно далекой целью. Руссо, Робеспьер и все сентиментально-риторические палачи революции избирали второй путь. Марксистский коммунизм избрал оба. Он поставил проблему сначала так: какое миросозерцание отрицает преступность и преступление и дает «все позволено»? И нашел решение: безрелигиозный материализм. Маркс социализировал, обобществил ненависть. Впрочем, всякая революция обобществляет орудия производства преступления: гильотина не может быть частной собственностью… Бесконечно далекий идол обеспечивает бесконечную возможность совершения преступления, любовь к дальнему санкционирует бесконечную ненависть к ближнему».
[395]
