Очень важный штрих к этому портрету Ленина-палача, страдающего маниакальной жаждой репрессий по отношению к тем, кто не вписывался в картину будущего социализма. Речь идет о прямых указаниях убивать представителей православного духовенства, как можно и по любому поводу. Еще в августе 1918 года Ленин приказывал «провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев». «Беспощадный массовый террор» уже тогда вылился в массовое убийство православного духовенства по всей стране. Но самое главное, уже после гражданской войны масштаб репрессий против РПЦ не сокращается, но расширяется. Кампания по изъятию церковных ценностей весны 1922 года преследовала не только экономические цели, но и политические – продолжить процесс физического уничтожения православного духовенства. В марте 1922 года, в разгар кампании по разграблению церквей Ленин, как всегда «строго секретно», приказывает: «…изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть произведено с беспощадной решительностью. Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства нам удастся по этому поводу расстрелять, тем лучше».
Ничто так не подтверждает точку зрения, что большевизм с его коммунистическим идеалом является всего лишь рационализацией дороги назад, к буйству звериных нравов, как процитированное выше секретное указание Ленина убить как можно больше православного духовенства и русских промышленников. Как только Ленин остается один на один со своими сверхсекретными указаниями, какой-либо рационализм покидает его, и он дает волю своему бесовству, своему «палачеству», зовет свою гвардию к очередным массовым убийствам. Солоневич был прав. Все эти разговоры и пророчества о царстве равенства и свободы вели к «уголовным преступлениям». Все эти пророчества и декларации, писал И. Г. Солоневич, были направлены только на то, чтобы «свергнуть все десять заповедей» и прежде всего заповедь «Не убий». «И когда заповеди были свергнуты – то из-под их развалин автоматически возник Питекантроп – носитель идеи первозданного до-синайского коммунизма».
[417]
И на самом деле, как выясняется в жизни, не важно, чем заменяются десять заповедей, чем заменяется Бог. Заменяется ли он пролетариатом, как у Маркса, или арийской расой, как у Гитлера или Геббельса. Главное, что пророчество о царстве будущего дает оправдание убийству, придает идеологическую легитимность элементарному «уголовному преступлению». И чем выше уровень рационализации права на убийство (марксизм с его учением о закономерностях развития истории достиг небывалых высот рационализации права на насилие), тем больше крови, тем больше преступлений. Иван Бунин был прав, что для русской истории в преступлениях Ленина и Троцкого, в преступлениях «самой революционной части человечества», как говорили о себе сами большевики, ничего нового для России не было. Был у нас и Васька Буслаев, горько на старости лет кающийся, что уж слишком было смолоду «бито и граблено», был «кровавый хам Разин». В конце концов, как пишет здесь, в «Окаянных днях» Иван Бунин, «Разин, которого буквально боготворили целые поколения русской интеллигенции, страстно жаждавшие заветной поры… как проснется народ»,
[418] как раз и вернулся в Россию в облике Ленина и Троцкого. И самое поразительное, что процитированный выше приказ Ленина убивать как можно больше священников и русских предпринимателей даже по языку ничем не отличается от цитируемых выше «Прелестных писем» Стеньки Разина.
Как известно, ни Ленин, ни Троцкий, ни Сталин не участвовали собственноручно в расправе над священниками и буржуями. Открытые Марксом законы неизбежной гибели врагов пролетариата и мира частной собственности они поручали выполнять своим карательным отрядам. Но глубоко убежден, что, убив «врага пролетариата и коммунизма» своими руками хоть один раз, Ленин при всем своем природном палачестве и жестокосердии, стал бы меньше писать своих бесконечных записочек членам Политбюро РКП (б) со словом «расстрел».
Стремление «учинить полное равенство», идеал коммунизма, создать общество, где «нет ничего моего или твоего», появляется вместе с христианством и всегда, примером чему еретические секты средневековья, предусматривает насилие. В проповедях таборитов, коммунистов средневековья, говорилось о том же, о чем в «прелестных письмах» нашего Стеньки Разина, стремящегося «учинить полное равенство». Табориты, движение которых позитивно, со знаком плюс оценивалось в советской исторической науке, на самом деле прежде всего призывали разрушать и убивать. И совсем не случайно их набеги четверть века наводили ужас на всю Центральную Европу. Их проповедники учили: «Кто имеет отдельно, тот грешит… Дома священников, все церковное имущество должно быть уничтожено, церкви, алтари и монастыри разрушены». Они же, проповедники таборитов, учили: «должно всех возвышенных и властвующих согнуть как ветви деревьев и срубить, сжечь в печи, как солому, не оставив ни корней, ни отростков, измолотых, как снопы, кровь из них выцедить скорпионами, змеями и дикими зверями и смерти предать»
[419]
Но все же, при всей общности жажды убийства, расправы с «возвышенными», характерной для всех движений, проповедующих коммунистическое полное равенство, коммунистическую общность имущества (и здесь, как мы видим, нет различий между призывами Ленина к расправе и призывами таборитов, Разина), коммунизм, выводимый из атеизма, из марксистского материализма, оказался куда более жестоким, кровавым, чем коммунизм христианских ересей.
Еще Дидро обнаружил, что даже нормальный человек на расстоянии, издалека, менее болезненно воспринимает убийство человека, чем вблизи, сталкиваясь взглядом с глазами жертвы. Так вот – мне кажется, на эту тему никто всерьез не думал – Ленин, большевики легко отправляли на смерть тысячи и тысячи людей, ибо их марксистское мировоззрение с его предельной абстрактностью переносило муки приговоренных ими к смерти людей в историческую бесконечность. В том-то и дело, что идеал коммунизма как «цель бесконечно далекая» давал возможность вождю-палачу на бесконечно далекое расстояние отвести от себя мысли о муках людей, которых он приговорил к смерти. Ничто так не замораживает сердце, чувство греха, сострадания, вообще все человеческое, как «бесконечно далекая цель». Для них, марксистов-атеистов, не было мук отдельного человека не только потому что они воспринимали мир в классовых категориях, но и потому что вера в какие-то особые законы истории устремляла их сознание в пустоту бесконечности, где нет места ни для чего личного.
И я не думаю, что идеологи национал-социализма обладали большим осознанием жестокости своего террора против евреев и коммунистов, чем их братья по мессианизму – большевики. Соотношение рационального и иррационального одно и то же. И у первых, и у вторых жестокость и терроризм оправдывается необходимостью борьбы с мировым злом. Логика дистанцирования от мук своих жертв и у коммунистов, и у национал-социалистов абсолютно одинаковая. Для большевиков буржуи и попы – не люди, для нацистов не люди евреи и коммунисты.
