Я, конечно, согласен с идеей, что запредельный терроризм Сталина, приведший к гибели миллионов людей, шел не только от исходной жестокости агрессии и терроризма марксистского учения о классовой борьбе, но и от исходного природного садизма этого человека, от его исходного комплекса интеллектуальной неполноценности. Все-таки, наверное, на него давило воспоминание о насмешках над ним Бухарина и Троцкого, называющего его «великой посредственностью». В российской литературе, посвященной исследованию психологических корней большевизма, достаточно много говорится об исходной духовной болезненности людей, образовавших ленинскую гвардию, людей, одержимых жаждой разрушения, жаждущих власти прежде всего для «сверхкомпенсации своей социальной неполноценности».
[420] Но все же надо видеть правду. У Сталина было куда больше оснований для личного дистанцирования в бесконечность истории от мук приговоренных им к смерти людей, чем у Ленина. Ленин приговаривал к смерти людей во имя ускорения движения человечества, России к царству коммунизма, к победе пролетарской революции во всемирном масштабе. А Сталин, как верующий марксист, мог оправдывать свои репрессии еще и необходимостью сохранить победу большевиков, сохранить результаты уникального, первого в истории человечества опыта по устройству жизни на коммунистических началах.
Все же многие сегодня понимают, что коммунистические идеалы были «пустыми», что марксизм был всего лишь красиво изложенной очередной утопией. Но сегодня мало кто отдает себе отчет, что само строительство и защита дела Ленина, само сохранение утопии, насильно внедренной в жизнь, потребовало куда больше жертв, чем победа большевиков в гражданской войне. Страшная правда, которую мы не хотим увидеть, состоит вот в чем: лишь человек с таким же врожденным «палачеством», каким обладали отцы Октября Ленин и Троцкий, мог сохранить их детище, а тем более воплотить в жизнь само учение о коммунизме, об обобществленном труде на основе общественной собственности. Коллективизация могла быть только насильственной. Индустриализация после победы большевиков могла быть осуществлена только военными методами. Социалистическая экономика, как и предвидели Маркс и Энгельс, могла развиваться только на основе государственного принуждения к труду, на основе военной мобилизации. Если бы в конце 20-х к власти пришел ленинец, не способный к палачеству, то произошло бы то, что произошло при Горбачеве, развивающиеся свободы и рынок убили бы победу Ленина и Троцкого. Сегодня как никогда ясно то, о чем писал И. Л. Солоневич еще в 40-е годы: противоестественность коммунистического идеала вела к созданию противоестественной политической системы и сохранить все это детище Октября можно было только прибегая к сверхнасилию, к противоестественности террора. «Вся конструкция революционного и тем более социалистического общественного строя является противоестественной конструкцией – и поэтому может быть поддержана только противоестественными мерами. Из этих мер смертная казнь является основной мерой. И смертная казнь становится альфой и омегой внутренней политики социализма»
[421]
Мы до сих пор не хотим видеть, что многие лишения и муки советских людей, при всей их моральной привлекательности, были с исторической точки зрения напрасными, ибо они только продлевали жизнь коммунистической утопии, мало что давая для будущего нации, для сохранения ее жизнеспособности, ее цивилизационных исторических перспектив. Социалистическая коллективизация, как теперь ясно, мало помогла не только укреплению советской системы, но и сохранению основы российской нации – крестьянства. Как только вместе с распадом СССР распалась советская колхозная система, стало видно, что крестьянства как стоящего на своих ногах производительного класса в России нет. Сдерживаемая советской командной системой постоянная деградация, спаивание русского крестьянства после распада СССР превратилось в добровольное самоубийство всего, что осталось от традиционного русского крестьянства. Слабость и болезненность современной России – это не столько следствие разрушительных реформ 90-х, сколько следствие растянувшегося на семьдесят лет эксперимента по насаждению противоестественной системы в России.
Заключение
Когда я завершал свое исследование идейного и, самое главное, политического родства советской системы времен Сталина с режимом Гитлера, я наконец-то осознал главную причину нашего нынешнего антизападничества. Ведь если стать на позиции европейского гуманизма, на позиции общечеловеческой, христианской морали, исходить из самоценности каждой человеческой жизни, к чему призывал Горбачев, то невольно приходишь к страшным выводам. Наши победы и достижения не соразмерны нашим утратам. Конечно, «советская система» сохранила Россию, государственную независимость, основы культуры. Но ни за что, ни про что погублены миллионы жизней, уничтожена национальная элита, подорвана жизнеспособность российской нации. Иногда действительно возникает страшная мысль. Может, лучше было погибнуть с ложным чувством превосходства над другими народами, с ложным сознанием первопроходцев, пионеров будущей цивилизации, чем продолжить жить с правдой о совершенных, непоправимых ошибках и преступлениях? Русский народ не только мучил себя во имя «пустого идеала», избрав тупиковый путь развития, но и навязал эти бессмысленные муки другим народам. Если встать на позиции гуманизма, на позиции настоящего русского культурного кода, к чему призывали все выдающиеся деятели русской культуры, то большевизм и все, что с ним было связано, действительно являет собой цепь насилий и безумств. До тех пор, пока ты сохраняешь веру в существование «толчков истории», ведущих человечество к коммунизму или веру в особую коммунистическую миссию России, ты можешь убедить себя, что убийство 6 миллионов крестьян во имя сохранения темпов индустриализации является более «благородным делом», чем организованный Гитлером Холокост, унесший жизни тех же 6 миллионов евреев. А если ты скажешь себе, что это был обман или самообман, что ни к какому коммунизму человечество никогда не двигалось, то тогда при взгляде на советскую историю становится страшно. Во имя чего люди ублажали эту кровожадную утопию?! Во имя чего убивали, гноили крепкого крестьянина, во имя чего лишились самый одаренных, способных представителей русской нации?! Во имя того, чтобы посредственность Сталин почувствовал себя гением? Во имя того, чтобы, спустя семьдесят лет, заново строить сознательно разрушенную нами рыночную экономику?!
Получается, что мы мучили себя, мучили другие народы, выходит, что мы отдали жизнь, по крайней мере, трех поколений российских людей не просто во имя пустых идеалов, а во имя человеконенавистнических идеалов, за которыми скрывалась агрессия, жестокость, неуемная жажда насилия и, самое главное, откровенная ложь.
Как только вы теряете веру в существование законов истории, двигающих человечество к коммунизму, становится очевидно, что мы мучили себя напрасно. Получается, что мы не могли нормально развиваться, не превращая Россию в осажденную коммунистическую крепость, противостоящую всему «капиталистическому миру», что мы не могли решить многие общецивилизационные задачи без надрыва, без рек крови, не подрывая жизнеспособность российской нации. На самом деле наше советское противостояние капиталистическому миру было сродни нынешнему противостоянию Северной Кореи Южной Кореи. Но во имя чего?
