Становится очевидно, что вся эта красивая сказка об особой русской цивилизации, изначально в духовном отношении противостоящей западной, рыночной цивилизации, придумывается, внедряется сегодня в сознание, чтобы снова заморозить наши мозги, чтобы мы смогли уже под новым предлогом отодвинуть от себя страшную правду о нашем мученическом XX веке. Снова, как и в советское время, могущество страны отождествляется с внешним могуществом, с военным могуществом страны, с ее влиянием в мире. При этом теряется сознание ценности внутреннего могущества, блага жизни отдельных граждан.
Все-таки есть что-то изначально абсурдное, противоестественное в том, что мы делали в своем русском XX веке. Посмотрите глазами нормального человека на все то, чем занимались русские весь XX век. Сначала они, русские, начиная с 1917 года, строили «новый мир», разрушали все, на чем тысячелетия держалась человеческая цивилизация, разрушали церковь, рынок, торговлю, чувство собственности, личную инициативу, уничтожали, гнобили инициативных, сильных, способных самостоятельно мыслить. Питирим Сорокин в своей «Социологии революции» приводит полный список людских потерь первого этапа пришествия в Россию большевизма. Но потом, спустя семьдесят лет, они, русские, опомнились и начали все делать ровно наоборот, пестовать частную собственность и предприимчивых людей, восстанавливать разрушенные храмы, славить тех, кого сами убивали семьдесят лет назад.
Ну, конечно же, с точки зрения здравого смысла это нация сумасшедших. Русские во многом действительно напоминают кипрских улиток, которые, спасаясь от ливневых весенних дождей, выползают на дорогу, где их сотнями давят проезжающие машины. Видит бог. Убоялись стать батраками у своих «крепких хозяев», а в результате стали рабами фараонов от марксизма, которые посылали их голодными строить пирамиды «зияющих высот» коммунизма. Все, что писали русские философы о нашем неукротимом инстинкте саморазрушения – это чистая правда. Тринадцать последних лет собирали по крупицам экономическую стабильность, а потом в один момент, во имя нового «объединения земель русских», во имя возвращения Севастополя в русскую гавань все снова разрушаем. А теперь думаем думы горькие, как спасти умирающий фондовый рынок, деревенеющий рубль, как платить деньги пенсионерам. И простая мысль, что с присоединением Крыма у новой России шансов погибнуть уже намного больше, чем без него, никому, абсолютно никому не приходит в голову.
Если смотреть на нашу советскую историю, исходя из идеалов гуманизма, которые, кстати, лежали в основе перестройки, то многое, что мы пережили в советское время, не просто преступно, но абсурдно, несовместимо не только со здравым смыслом, но и с национальными интересами. Проводить, как это было и в начале 20-х, и в конце 30-х репрессии прежде всего против наиболее образованных людей, против тех, кто способен мыслить, творить, но при этом, лишаясь образованных и умных, проводить культурную революцию и сохранять твердое убеждение, что профессор после «рабфака» полезнее для страны, чем профессор дореволюционного московского университета. И это только один пример, как классовый подход переворачивает мозги в противоположную сторону, несет в себе нечто иррациональное. Главным критерием при отборе на руководящие должности при всех равных было рабоче-крестьянское происхождение и «верность идеалам марксизма-ленинизма». Сплошь и рядом интересы сохранения так называемых завоеваний социализма находились в противоречии с интересами сохранения нации. Во имя сохранения единомыслия, вечного «торжества идей марксизма-ленинизма» практически был введен запрет на творческое развитие философской, экономической мысли. Поощрялись только комментарии к «бессмертным» трудам классиков марксизма-ленинизма и Ленина. По этой причине нация, интеллигенция была на семьдесят лет лишена доступа к богатству собственной общественной мысли, ко всему, что не укладывалось в марксистские схемы. И, естественно, советское обществоведение было выведено за рамки мировой общественной мысли. Во имя сохранения морально-политического единства нации, во имя сохранения единомыслия, мы блокировали, сдерживали способность сомневаться, самостоятельно мыслить, блокировали все, что стимулирует работу мозга. Отсюда власть примитива, идеологических штампов, линейность мышления, духовная и интеллектуальная неразвитость при достаточно высоком уровне образования. В стране, где все главные улицы городов называются одинаково, именем Ленина, изначально нет необходимости мыслить.
С одной стороны, во имя сохранения завоеваний Октября мы возводим железный занавес, выводим страну за рамки современной, уже тогда глобальной цивилизации, но, с другой стороны, претендуем на всемирность, стремимся оказать влияние на ход мировой истории. И с каждым десятилетием при всех своих амбициях все больше и больше отстаем от развития человеческой цивилизации. Кстати, как я уже говорил, нынешняя мода на изоляционистские учения тоже идет от стремления закрыться от современного мира и перестать думать о том, чего у нас нет.
Система гасила не только развитие гуманитарной мысли, но и умственное развитие нации в целом. Сравните дореволюционные философские журналы с советскими, дореволюционную публицистику с советской, и если вы научились ценить качество мышления само по себе, то прочувствуете мертвое дыхание советской образованщины. Качество мысли при Хрущеве и Брежневе стало выше, чем при Сталине. Но оно, то есть качество мышления нации в целом, в советское время безнадежно отставало от дореволюционного. И только естественные науки в силу их нейтральности к идеологии сохранили право на развитие. В Чехословакии во время пражской весны и в Польше, накануне появления «Солидарности», в оппозиционной прессе были опубликованы десятки статей, связывающие неизбежную гибель советской системы «с принципом кадрового антиотбора и с политикой деинтеллектуализации общественной жизни».
Но, конечно, глобальные абсурды советской системы и советского бытия стали очевидны только тогда, когда коммунистический эксперимент прекратился. Миллиарды долларов, значительная часть национального достояния СССР ушли на сохранение изначально нежизнеспособного социализма в странах так называемой народной демократии. И как только угроза новой оккупации этих стран (советской оккупации) исчезла, они не только сбросили с себя «советскую систему», но и перешли, включая «братскую Болгарию», на сторону НАТО, на сторону противников России. Мы после войны не доедали, отсылая последнюю краюху хлеба странам Европы, ставшим, как мы говорили, «на путь социализма», а они при первой же возможности выбросили этот социализм на свалку как ненужную тряпку. Ни в чем так себя не обнаружила пустота коммунистической идеи, как в сорокалетней истории строительства социализма в Восточной Европе. Накануне Второй мировой войны Чехословакия была второй по уровню промышленного развития страной Европы. На выходе из социализма она была уже отсталой, неконкурентоспособной страной, входящей во вторую десятку европейских стран по уровню экономического развития. И десятки миллиардов долларов, которые мы перекачивали все эти сорок лет в эту страну, ушли впустую. О советской модели социализма – ни одного доброго слова. Никто не может забыть и простить 1968 год. И отсюда отторжение от современной России.
На самом деле вся эта история побед социализма, начиная с присоединения к СССР в 1940 году республик Прибалтики и Западной Украины, и кончая созданием ГДР, была историей возвращения враждебного отношения наших соседей к исторической России. Бандеровцев, о которых так много говорят сегодня в России, создал не Гитлер, а прежде всего Сталин.
