Больше всего возможностей ухода от марксизма давал сам марксизм, сами классики Маркс и Энгельс. Их теория, конечно, нереформируема, как был нереформируем созданный на их основе ленинско-сталинский социализм. Но, пользуясь марксистской диалектикой, марксистским материализмом, можно обосновать все на свете, включая и отрицание самого марксизма. Можно, как я это сделал в своей докторской диссертации, с помощью марксистских цитат написать антикоммунистический манифест.
Говорили же Маркс и Энгельс, что их теория и их представление о будущем коммунистическом обществе «являются точными выводами из исторических фактов и процессов развития и вне связи с этими фактами и процессами не имеют никакой теоретической ценности»?
[135] Конечно, говорили.
Но что из этого следует? Очень много, целая мировоззренческая революция. Ибо стоит, даже провозглашая верность марксизму, доказать, что, мол, к сожалению, процессы пошли в другом направлении, что мы имеем дело сейчас с фактами и явлениями, которые не смогли предвидеть классики, – и вы свободны, свободны от каких-либо обязательств по отношению к их теории социализма. При таком ходе рассуждений вы можете обосновывать опять ссылками на тот же диалектический материализм отказ от социализма и продолжать бить себя в грудь, утверждая свою верность марксизму.
[136]
Почему, мол, появились процессы, которые не предвидели классики? А вот почему – как учили классики, природа и общественная жизнь универсальны, в каждый момент истории они открывают ученому только часть своего лица, часть потенциального, заключенного в них возможного опыта. Поэтому, мол, и истина, согласно классикам, всегда относительна.
И можно сколько угодно сожалеть о том, что такие гении, как Маркс и Энгельс, не предвидели во всех деталях будущее капиталистической экономики и человечества в целом. Но что, мол, поделаешь, избежать ошибок при прогнозировании будущего, в частности при прогнозировании плана социалистического здания, разумеется, невозможно. Теоретик всегда достоверно имеет в своем распоряжении только то, что уже было, он имеет дело с неполным знанием. И в то же время он обязан судить о будущем, доводить в своем сознании до завершения те экономические и политические процессы, которые в жизни еще не обнаружили себя целиком. И самое главное, при отсутствии всего необходимого знания, тем не менее приходится рисковать, выходить за рамки того, что было и есть, подчинять жизнь, производство проекту Будущего.
Если даже описанные выше аргументы не прошибут догматика, и он будет настаивать, как во времена Брежнева и Андропова настаивал Ричард Иванович Косолапов, на вере в преимущества социализма, то тогда можно пустить в ход еще один марксистский аргумент. Речь идет о практике как критерии истины. Что, мол, поделаешь, можно и отказаться от выводов научного коммунизма как частного во имя общего, во имя материалистического критерия истины, во имя верховенства практики.
Не буду утомлять читателя рассказом о всех тех «хитростях» и «уловках», которые накопили мы, советские философы, ведя легальную, подцензурную борьбу с марксистским учением о коммунизме. Я посвятил обоснованию всех этих философских уловок четыреста страниц текста своей докторской диссертации. Первый раз под названием «Философские основы реалистического понимания социализма» я защитил ее «на ура» в декабре 1980 года, как потом писали в доносах, «под аплодисменты «Солидарности», на ученом совете Института философии и социологии Польской Академии наук в Варшаве
[137]. Потом, спустя шесть лет, в кастрированном виде я все же защитил ее на Ученом Совете Института философии АН СССР в Москве. Я, кстати, пытался, уже работая в ЦК КПСС, «продать» свои идеи ближайшему окружению Горбачева, показать им, как можно уходить от устаревших, явно абсурдных догм Маркса, сохраняя на словах приверженность «великому учению».
[138] Но не получилось.
