Но главное не в количестве, широте непокоренных социализмом территорий. Главное состоит в том, что во всех странах Восточной Европы задолго до Горбачева и его перестройки крепло убеждение, даже наверху, у правящей партийной элиты, что пора отступить назад, отступить к рынку и частному интересу, что только возвращаясь к тому, что было до социализма, можно обеспечить население продуктами питания, создать нормальный быт. Все предпринимаемые в странах Восточной Европы экономические реформы, и в особенности реформы Кадара, буквально дышали контрреволюцией.
Конечно, многие реформаторы в странах Восточной Европы, к примеру, члены команды Дубчека – Карел Косик, Отто Шик, Петр Паролек – полагали, что они только реформируют, как они говорили мне, корреспонденту «Комсомольской правды», летом 1967 года, и «рационализируют советскую модель социализма». Но на самом деле за каждой реформой, за каждым экономическим и политическим новшеством стояла контрреволюция, отступление от того, что предусматривалось марксистской моделью социализма, того, что было воплощено в СССР. Никто никогда не увязывал «рационализацию» с возрастанием планового начала в экономике, а увязывали ее только с так называемым «ростом самостоятельности предприятий». Никто никогда не связывал рационализацию социалистической экономики с уровнем обобществления труда, а только с отходом к индивидуальным формам труда, к примеру, на земле.
В этой связи можно вспомнить о моде на так называемый «семейный подряд» в рамках колхозов СССР в начале шестидесятых и кооперативов в странах Восточной Европы в семидесятые. Тогда многие интеллектуалы само понятие «прогресс», совершенствование системы социализма сводили к реставрации докапиталистических форм организации труда.
Можно написать объемный труд и на личных примерах показать, что после смерти Сталина и краха курса Хрущева на ускоренное строительство коммунизма в СССР, все страны социализма в экономике, по крайней мере, занимались контрреволюцией. То есть восстанавливали мотивы и формы труда, несовместимые с классической марксистской мыслью социализма. Перестройка явилась ускорением контрреволюции. Но она шла целиком в русле реальных, а не надуманных закономерностей развития реального социализма.
К отступлению назад звал с конца семидесятых и Китай, который, благодаря семейному подряду, благодаря реставрации частной формы труда на земле, совершил чудо, накормил миллиардное население страны.
§ 2. Могли ли перестройщики быть «компетентными реформаторами»?
Меня во всей этой дискуссии о перестройке поразило, что дефицитом системного мышления, дефицитом способности воспринимать исторические деяния в контексте требований времени, отличаются не только носители мутного, нерасчлененного сознания, адепты учения об особой русской цивилизации, которые во всем видят происки врагов и предателей, но и, казалось бы, вполне адекватные эксперты, обычно проявляющие образцы системного анализа.
Даже историк по образованию Глеб Олегович Павловский во время дискуссии о перестройке, организованной фондом «Единая Россия» (14 марта 2005 года), разоблачал Горбачева и его команду за «поразительную», «прогрессирующую» некомпетентность. Более того, он заявил, что все эти разговоры о «добрых мотивах», «благих мотивах», о жажде правды – всего лишь «сопли», что о перестройке и ее значении надо судить не по мотивам, идеям, запросам, которые за ней стояли, а по ее разрушительным результатам, исходя из того, что она привела к распаду СССР, к гражданским войнам на территории бывшего СССР, к нынешней экономической и социальной деградации.
Лично я никак не могу согласиться с подобной методологией анализа исторических событий, для которых нет субъектов исторических действий с их мотивами, идеями и иллюзиями, нет условий, в которых они действуют, а есть только итог произошедшего, материальные, предметные результаты. Тем более, что с конца восьмидесятых появляются новые, параллельные субъекты решений и действий, становящиеся уже равноправными участниками исторического процесса. Как известно, Горбачев был противником радикальной ломки советской экономической системы, противником ускоренной приватизации. Радикальных перемен, как известно, требовали массы, российские массы и прежде всего интеллигенция столиц СССР, которые, как мы помним, шли за различного рода шарлатанами, верили им. Кстати, само отрицание роли мотивов, идейных установок политических деятелей в ходе исторических процессов свидетельствует об исходной, советской материалистической природе мышления нашей посткоммунистической элиты. Коммунизм ушел в прошлое, а созданная им материалистическая, марксистско-ленинская матрица мышления осталась.
Хотя даже марксизм, для которого был характерен акцент на экономических факторах развития, на состоянии так называемых «производительных сил и производственных отношений», учитывал так называемый «субъективный фактор», учитывал мотивы, взгляды, волю так называемых «исторических личностей», учитывал, что в истории прежде всего действуют люди, преследующие свои интересы, обуреваемые своими страстями, исповедующие определенные взгляды, идеи. Перестройка – это не только мир, поступки Горбачева и его команды, как я пытался выше показать, но и настроения, выбор, иллюзии миллионов советских людей. Разве можно понять, что с нами произошло в конце восьмидесятых – начале девяностых, не исследуя материю самой жизни, самого народа?
Очевидно, что роль личностного, субъективного фактора резко возрастает в условиях политических пирамид типа советской системы, где все импульсы идут от лидера, где чрезвычайно велика роль Генерального секретаря ЦК КПСС, велика роль его пристрастий, взглядов. По моему глубокому убеждению вообще трудно понять, что с нами произошло и во времена Сталина, и во времена Хрущева, и во времена Брежнева, не принимая во внимание особенности характера, даже житейскую психологию всех этих лидеров.
На мой взгляд, забвение идей, мотивов, иллюзий, которые двигали поступками исторических личностей, лишает нас реальной истории, понимания того, чем жили люди, затеявшие перестройку, к чему они стремились, как воспринимали мир. Нельзя сформировать историческую память, а, следовательно, и национальное сознание, лишив потомков права ощущать, понимать людей, которые жили и творили до них. Было бы просто преступлением превращать перестройку в простое недоразумение, в абсурд только потому, что ее лидеры не пригласили себе в команду или не воспользовались услугами некоторых из нынешних властителей «пиара». Если мы доросли до понимания, что даже Сталин с его репрессиями не есть черная дыра истории, что тогда тоже жили, творили и мечтали люди, советские люди, то еще меньше оснований превращать в черную дыру истории и годы перестройки.
Нельзя превращать перестройку в зону, закрытую для ума, совести и чувств, хотя бы по той причине, что перемен в жизни советского общества ждали миллионы людей, ждали все сорок лет после победы в Великой Отечественной войне. Нынешние разоблачители Горбачева из экспертного сообщества предают прежде всего самих себя, свою память, те мысли и чувства, которыми они жили тогда, двадцать лет назад.
Да. Горбачев со своей перестройкой не придумал ничего такого, чего не было у Дубчека, а потом у Кадара и Ярузельского. Все то же стремление соединить социализм с демократией, сказать всю правду о трагической истории строительства социализма, предоставить свободы творческой интеллигенции, обновить принципы подбора кадров и т. д.
