Горбачев скорее всего не понимал, что, меняя правила игры с интеллигенцией, он меняет страну, систему, где для его власти, для него самого уже нет места. Горбачев не понимал, что он со своим крестьянским, народным происхождением во многих отношениях чужд для московской, потомственной, социалистической интеллигенции, для тех, кого он, по наивности и доброте душевной, хотел обласкать своим вниманием.
Не только Горбачев, но и все перестройщики воспринимали демократические реформы как простое арифметическое сложение всех тех благ жизни, которые есть, с теми, которые будут, соединение сложившейся стабильности, управляемости, гарантии безопасности со свободой слова, дискуссии и т. д. При этом мало кто из перестройщиков осознавал, что свобода слова может быть использована не только для утверждения истины, добра и красоты, а, напротив, для пропаганды ненависти, лжи, для провоцирования конфликтов. Не только Горбачев, но и все общество оказались безоружными перед обезумевшими разоблачителями так называемой «номенклатурной перестройки», перед всеми этими Шабадами, Баткиными, Заславскими, которые кричали в эфир, что Центра нет, а есть только «дырка от бублика», возбуждали ненависть к «номенклатуре», ко всем, кто был у власти, возбуждали ненависть к СССР как к «империи».
Горбачев не понимал, никто этого не понимал, что в России после семидесяти лет социалистического строительства нет ответственной национальной элиты, озабоченной проблемой сохранения и процветания страны, но есть тысячи обиженных, жаждавших реванша.
Многое можно понять во всем, что произошло в первые годы перестройки, если допустить, что Горбачев сам был продуктом советской пропаганды, советского марксистско-ленинского воспитания, сам верил в то, чему его учили в школе и в вузе.
Все дело в том, что вместо реального народа и вместо реальной интеллигенции у него перед глазами был пропагандистский миф о «советском человеке – строителе коммунизма».
Горбачев сделал свою карьеру в эпоху Хрущева и Брежнева, в шестидесятые и семидесятые, когда репрессивный аппарат системы ушел в тень, когда видимая часть партийной жизни становилась все более и более благообразной, человечной. Горбачев, как и все советские люди, исходил из того, что сложившийся строй установлен на века, и задача состоит только в том, чтобы направить энергию, инициативу масс в созидательное русло. Мне думается, что по крайней мере в первые годы перестройки Горбачев верил в несомненные объективные преимущества, в исходную привлекательность социалистической идеи, а потому полагал, что свобода слова пойдет только на пользу коммунистической идеологии, что в свободной дискуссии убежденный коммунист обречен на победу над враждебными, «капиталистическими воззрениями». У Горбачева выпал из сознания тот основополагающий факт, что большевикам удалось победить только благодаря беспримерному насилию, что главным и на самом деле единственным творчеством масс нашей революции было массовое участие населения в расправе над «бывшими». Еще Ленин успел, правда, перед смертью, увидеть, что методом добровольных коммунистических субботников ничего существенного создать нельзя.
И Хрущев, и Брежнев, которые выжили в сталинской мясорубке, всегда осознавали, что возглавляемая ими система основана на узурпации власти, что она была не свободным выбором народа, подавляющего большинства населения, а результатом целого ряда революционных побед сознательного меньшинства над «отсталыми массами».
То, что сейчас многие критики перестройки называют «прогрессирующей некомпетентностью», «невежеством» Горбачева и перестройщиков, на самом деле было верой в особые преимущества, качества советского человека, верой, воспитываемой на протяжении всей жизни, в пионерской, в комсомольской, в партийных организациях. Считалось по определению, что в массе советские люди обладают высокой политической сознательностью, по крайней мере, вменяемостью, гражданской активностью, что они по преимуществу, по природе коллективисты, что они обладают навыками самодеятельности, самоорганизации.
Я согласен с теми, кто полагает, что Горбачев все же был романтиком советской системы, что он делал ставку прежде всего на инициативу, сознательность масс, что он явно переоценил готовность советского человека к демократическому творчеству.
Очень много говорит об этой исходной вере Горбачева в созидательные потенциалы советского человека эпизод, который описывает его помощник Анатолий Черняев в своих мемуарах. Речь идет об объяснении Горбачева с осаждающими его просителями во время посещения Севастополя 3 сентября 1988 года. «Приближаясь к причалу, – пишет Черняев, – увидели многотысячную массу людей: на площади, в окнах, на крышах, на склонах, спускающихся с набережной… Люди плотными шеренгами стояли вдоль всех улиц, где он шел. Три с половиной часа длилась эта «дискуссия» на ходу. И когда его, наконец, допекли (с сахаром, жильем, подпиской на газеты – тогда только что сняли эти ограничения, – с пенсиями, провалом Закона о предприятии, с крымской АЭС и т. д.) он (впрочем, ни разу не выйдя из себя) заявил: «Я что вам – царь? Или Сталин? Вы что, хотите, чтобы я ездил по городам: тебе – квартиру, тебе – пенсию, тебе – справедливую зарплату, тебе – порядок на фабрике. А это у вас вор, его – в тюрьму. И так далее? Нет уж. За три года вы могли разглядеть людей – кто на что годится, кто где может быть лидером, организатором. И выбирать того, кто заслуживает. И прогонять негодных. И сорганизоваться так, как вы считаете самым правильным. В этом – суть перестройки. Значит, вы в корне не поняли этой сути, если требуете от меня и ждете от москвы разрешений и подачек» (Цит. По книге «Перестройка. Двадцать лет спустя». М. 2005).
Данное объяснение Горбачева с народом, на мой взгляд, чрезвычайно важно для понимания и смысла перестройки и причин ее провала. Перестройка была сориентирована на миф о сознательном советском человеке, которому «консервативные силы» не дают возможность проявить себя в полную силу. Очень характерно используемое Горбачевым слово «сорганизоваться». Он исходит из того, что люди в массе способны к инициативе, к социальному и политическому творчеству. Все, что делали для демократизации страны перестройщики – и новый закон о предприятии, предполагающий прямые выборы его руководителя, и проверка популярности лидеров партийных организаций через участие в прямых выборах в Советы, и, наконец, свободные выборы депутатов на Съезд народных депутатов СССР, – основывалось на этой вере в высокую, по крайней мере, достаточную политическую культуру масс. И в этом, в трагической переоценке способности или готовности советских людей к свободному политическому творчеству, на мой взгляд, состоит основная ошибка Горбачева. Если бы вместо Горбачева пришел к власти «великий инквизитор» типа Суслова, человек, понимающий, что на самом деле человек больше всего боится свободы выбора, то перестройка, наверное, задержалась эдак лет на десять. Но, как видно, к середине восьмидесятых время инквизиторов от коммунистической идеи закончилось.
Я говорю о незнании Горбачевым реального состояния политической культуры масс, о переоценке способности бывших советских людей к самоорганизации, к созидательной активности, еще и потому, что и сейчас, спустя скоро тридцать лет после начала перестройки, политическая культура масс не стала выше.
