Нельзя же, в конце концов, забывать: Ленин решился на социалистическую пролетарскую революцию в России только потому, что надеялся: она, большевистская революция, станет предвестником революции всемирной. 7 марта 1918 года, спустя всего четыре месяца после Октября, Ленин говорит, что на самом деле победа большевиков безнадежна, если она не будет подкреплена пролетарской революцией всемирно-исторического масштаба. Все дело в том, пояснял Ленин, «что в Европе неизмеримо труднее», чем в России, начать пролетарскую революцию, а у нас, напротив, легко было начать, «но будет труднее продолжить» Отсюда вывод, «если смотреть во всемирно-историческом масштабе, то не подлежит никакому сомнению, что конечная победа нашей революции, если бы она осталась одинокой, если бы не было революционного движения в других странах, была бы безнадежна. Если мы взяли все дело в руки одной большевистской партии, то мы брали его на себя, будучи убеждены, что революция зреет во всех странах, и, в конце концов, – а не в начале начал, – какие бы трудности мы ни переживали, какие бы поражения нам ни были суждены, международная социалистическая революций придет, – ибо она идет; дозреет, – ибо она зреет, и созреет».
[170]
В своих воспоминаниях о Ленине Троцкий несколько раз приводит его «если бы мы должны были погибнуть для победы германской революции, мы были бы обязаны это сделать. Германская революция неизмеримо важнее нашей».
[171] В лице большевиков – Льва Троцкого – мы имеем дело с людьми, которые были готовы пожертвовать сотнями тысяч, миллионами русских жизней и прежде всего жизнью русских рабочих и крестьян, во имя победы пролетарской революции в Германии. А проповедники учения об особой русской цивилизации пытаются представить их детище, Октябрь, как национальный русский проект.
Вот реальный Ленин, вот реальный Октябрь. Все мышление Ленина пронизано марксизмом, не только марксистским учением о классовой борьбе, но и верой Маркса во всемирную социалистическую пролетарскую революцию. Причем здесь какая-то особая русская «солидарная» цивилизация, особый русский «коллективный код»! У него, у Ленина в голове даже таких понятий не было. Как всякий верящий марксист, он, Ленин, был до мозга костей западник, и, как известно, вообще не был высокого мнения о духовных достоинствах русского народа.
И еще кое-что в связи с мотивами поступков и действий организаторов, вождей октябрьского переворота. Ведь сейчас, когда нет советской цензуры, мы можем себе напомнить, что на самом деле отцом Октября был Лев Троцкий. Даже Сталин – правда, пока был жив Ленин – признавал, что октябрьский переворот связан прежде всего с именем Троцкого. В первую годовщину Октябрьской революции Сталин писал: «Вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством председателя Петроградского совета Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-Революционного Комитета партии мы обязаны прежде всего и, главным образом, т. Троцкому».
[172]
Не было бы веры Ленина в неизбежность европейской социалистической революции, не было бы «избыточной самоуверенности» Троцкого, наверное, не было бы и Октября, и советского строя и нынешних теоретиков особой русской «солидарности» и «соборности».
И когда Троцкий напоминает в своих мемуарах о том, что в сознании тогдашней революционной России свержение Временного правительства было связано прежде всего с его именем, то он абсолютно прав. В период подготовки октябрьского переворота Ленин скрывался в Финляндии, Каменев, Зиновьев, Рыков, Калинин были противниками восстания, а о Сталине тогда вообще никто не знал. И если покопаться в душе и в мозгах Льва Троцкого как организатора октябрьского переворота, прочитать его исповедь «Моя жизнь», то можно обнаружить, что он еще более далек от каких-либо сантиментов о русской душе, о якобы особой русской цивилизации, чем Ленин. В том-то и дело, и это чрезвычайно важно учитывать в нынешних спорах о сущности русскости и культурной сущности советской системы, что принесли в Россию, в русскую историю социализм те политики, которые негативно относились к собственной стране, ее культуре, ее традициям. На самом деле Ленин, а еще больше – Троцкий, относились к России, к русскому человеку как завоеватели. Мне думается, и тому множество свидетельств, что подобное отношение к России как к чему-то чужому, исповедовал и Сталин. Для всех троих Россия, ее население было лишь материалом, из которого они лепили новый общественный строй.
Наиболее показателен в этом отношении рассказ о том, какими глазами он, Троцкий, впервые в жизни, уже в 1918 году, увидел Кремль. Для него Кремль, вся эта «кремлевская старина» – прежде всего напоминание о «непримиримости» русской и коммунистической, советской культуры, напоминание о России как «запоздалой стране», напоминание о «московском варварстве», которое «глядело из бреши колокола и из жерла царь-пушки». Как признается Троцкий, ему даже минуту-полторы было жалко посвятить «размышлениям о противоречиях развития запоздалой страны».
[173] У вождей Октября не только не было никакого личного отношения к России, которую они завоевали, но даже желания несколько минут всерьез подумать о судьбах страны, в которой они родились и над которой они начали свой коммунистический эксперимент. Ни одной мысли, никаких размышлений о судьбах России в мемуарах Льва Троцкого нет. И сравните его мемуары с бесконечными размышлениями о судьбах их любимой страны, России, у Николая Бердяева, Ивана Ильина, Георгия Федотова, Ивана Бунина и т. д. Вот такая история. Кто внедрял в Россию коммунизм, не думал, не чувствовал Россию, а те, кто ненавидел большевиков и коммунизм, переживали о ее судьбе. Сегодня же находятся люди и даже иерархи РПЦ, которые пытаются привязать коммунизм к русскости!
«Певцы советского строя», «советской цивилизации» преднамеренно игнорируют, что строили социализм в России люди, испытывающие, как и Троцкий, Ленин, марксистское отторжение от России как олицетворения реакционности, «запоздалости», испытывающие инстинктивное отторжение от святыни народа, среди которого они были вынуждены жить.
Только люди, не читавшие или уже забывшие о текстах Ленина, не знакомые с наследием Троцкого, могут вообразить себе, что основатели «советской системы» были озабочены, как настаивают и Сергей Кара-Мурза, и протоиерей Всеволод Чаплин, воплощением в жизнь православного идеала или русского культурного кода. Ведь на самом деле Троцкий был прав, что апрельские тезисы Ленина 1917 года, сама идея перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую не отличается от его учения о перманентной революции. И это связано с исходным родством их марксистского мировоззрения, ставящего во главу угла всей истории, всех человеческих ценностей «всемирно-историческую задачу» победы «мирового пролетариата». Даже в мировоззрении Ленина, который, в отличие от Троцкого (увлекавшегося в молодости масонством), ощущал в себе народнические корни, доминанта была за марксизмом, у него было типично марксистское, мессианистическое восприятие истории как движения к коммунизму.
