Маркс: «…Если рабочие на место диктатуры буржуазии ставят свою революционную диктатуру… чтобы сломать сопротивление буржуазии… рабочие придают государству революционную и преходящую форму…»
[183]
Энгельс: «…Победившая партия должна удерживать свое господство посредством того страха, который внушает реакционерам ее оружие. Если бы Парижская коммуна не опиралась на авторитет вооруженного народа против буржуазии, то разве бы она продержалась дольше одного дня? Не вправе ли мы, наоборот, порицать Коммуну за то, что она слишком мало пользовалась этим авторитетом?..»
[184]’.
Он же (Энгельс): «Так как государство есть лишь преходящее учреждение, которым приходится пользоваться в борьбе в революции, чтобы насильственно подавить своих противников, то говорить о свободном народном государстве есть чистая бессмыслица: пока пролетариат еще нуждается в государстве, он нуждается в нем не в интересах свободы, а в интересах подавления своих противников; а когда становится возможным говорить о свободе, тогда государство, как таковое, перестает существовать…».
[185]
Так что нет ничего неожиданного и случайного в том, что в истинную, то есть большевистскую революционную, марксистскую партию вступили позже многие русские якобинцы конца XIX века. Они нашли в большевизме, в революционном марксизме то, что искали, к чему стремились всю жизнь. По этой причине Октябрьская революция реализовывала одновременно и марксистское учение о диктатуре пролетариата, и мечты русского якобинства. Правда, это не дает оснований полагать, что без организующей и цементирующей силы марксизма русское якобинство когда-нибудь могло реализовать свои планы.
Даже теория перманентной революции, которая с таким блеском была применена Лениным и Троцким в азиатской России, была изобретена европейцами Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом. «Сделать революцию непрерывной до тех пор, пока все более или менее имущие классы не будут устранены от господства, пока пролетариат не завоюет государственной власти, пока ассоциация пролетариев не только в одной стране, но и во всех господствующих странах мира не разовьется настолько, что конкуренция между пролетариями в этих странах прекратится и что, по крайней мере, решающие производительные силы будут сконцентрированы в руках пролетариев»
[186] Так было сказано классиками и так поступили большевики в России.
Не было никакого русского марксизма. Был только тот марксизм, который мог возникнуть среди русской революционной интеллигенции после знакомства с работами, которые сами основатели научного социализма рекомендовали для издания в России, и прежде всего после знакомства с «Манифестом Коммунистической партии», призывавшего к разрушению старого мира.
Разве не Марксу принадлежит мысль о возможности возведения социалистического здания на фундаменте русской общины, конечно, в том случае, если революция в России получит вовремя политическую и технологическую помощь от победившего пролетариата развитых капиталистических стран! Разве не Маркс в конце жизни, вопреки всему, что он писал о предпосылках социалистической революции раньше, призывал «…не особенно бояться слова «архаический».
[187] Кто был человек, писавший Вере Засулич, что «специальные изыскания, которые я произвел на основании материалов, почерпнутых мной из первоисточников, убедили меня, что эта община является точкой опоры социального возрождения России»?
[188] Маркс или не Маркс? Если это был Маркс, то в чем тогда суть так называемого расхождения между европейцем Марксом и азиатами, русскими большевиками? Ведь последние, идя на штурм Зимнего, тоже связывали основные надежды с политической и прочей помощью от неизбежной, скорой, каким казалось, победы пролетарской революции на Западе.
В конце концов, если, как предлагал в годы перестройки защитник «чистоты марксизма» С. Чернышев, азиатами следует называть тех людей, которые призывают разрешать конфликты только при помощи насилия, революции, кто призывает не бояться гражданской войны, истреблять политического противника, то тогда первым азиатом следует считать именно Карла Маркса. Не он, Маркс, изобрел идею диктатуры пролетариата. Ее сформулировал вождь плебейского крыла Великой французской революции Гракх Бабеф. Но именно Карлу Марксу принадлежит заслуга философского обоснования неизбежности и необходимости истребительного характера пролетарской социалистической революции. «Впрочем, – спрашивал Карл Маркс, – нужно ли удивляться, что общество, основанное на противоположности классов, приходит, как к последней развязке, к грубому противоречию, к физическому столкновению людей?».
[189] И сам себе отвечал: «Только при таком порядке вещей, когда не будет больше классов и классового антагонизма, социальные эволюции перестанут быть политическими революциями. А до тех пор накануне каждого всеобщего переустройства общества последним словом социальной науки всегда будет: «Битва или смерть: кровавая борьба или небытие. Такова неумолимая постановка вопроса».
[190]
Невозможно отделить Маркса и марксизм от событий, разворачивающихся в России после Апрельских тезисов Ленина 1917 года. Влияние Маркса на большевиков в этот переломный период русской истории просто поразительно. Складывается ощущение, что голос живого Маркса все время звучал в их сознании, толкая их к захвату власти.
Маркс их учил не быть «великодушными» и «честными»,
[191] и они, насколько им позволяла совесть, стремились не церемониться в средствах достижения своей главной цели. Выдвигали популярные лозунги, зная, что на второй день после победы они от них откажутся.
Маркс их учил наступать, не бояться гражданской войны,
[192] и они переступили через тот страх перед законом, который сдержал Керенского, меньшевиков, все политические партии России того времени. Они не испугались той страшной ответственности за последствия гражданской войны, от которой било ознобом всех других политических деятелей России. Они, большевики, в 1918 году сознательно разжигали костер гражданской войны в городе и деревне, полагая, что тем самым способствуют приближению счастья бесклассового общества. И в этом они опять шли вслед за Марксом, учившим их не искать примирения и согласия, учившим, что «конфликты, возникающие из самих условий буржуазного общества, должны быть преодолены в борьбе…»
[193]
