И, наконец, мысль о том, что не надо бояться жертв, служащих делу прогресса, что любой ценой необходимо сохранять революционный дух пролетарских масс, разделяемая всеми большевиками, тоже очень характерна для Карла Маркса. Он, к примеру, ставил в заслугу коммунарам то, что они не сдались без борьбы. «Деморализация рабочего класса, – писал он, – в последнем случае была бы гораздо большим несчастьем, чем гибель какого угодно числа «вожаков».
[194] Наше нынешнее убеждение, что во имя достижения великой цели не надо жалеть людей, тоже от Маркса. Маркс учил, что во имя сохранения революционного духа важно, чтобы погибло как можно больше вожаков и представителей рабочего класса. Ленин говорил, что во имя роста ненависти к самодержавию надо, чтобы как можно больше людей умерло от голода. Сегодня мы говорим, что во имя производственной дисциплины в стране, строящей социализм, нужны были сталинские репрессии 1937 года.
Маркс, Ленин и вся наша послеоктябрьская история действительно слиты воедино. И потому не случайно каждый пытающийся вывести Маркса из страшной тени повседневных преступлений сталинизма, нашей революции, вынужден стать на эту дорогу уловок, сознательной лжи или подтасовки фактов. Не избежал этой горькой участи никто из нынешних ортодоксов, пытающихся доказать, что мы строили социализм не по Марксу и Энгельсу, а по заветам русского культурного кода.
И самое последнее среди бесконечных свидетельств, что «советский строй» был воплощением в жизнь не русского, а западного, коммунистического проекта, это мотивы и идеология сталинской коллективизации. Не знал семинарист Сталин ничего об учении Николая Данилевского об особой русской цивилизации. Но он при всей своей необразованности, в чем его за глаза упрекала ленинская гвардия, твердо знал марксистский тезис: крестьянин-частник является главным врагом коммунистической организации производства. И, на мой взгляд, Игорь Шафаревич прав, когда настаивает на том, что «ненависть к крестьянству заложена в марксизме, начиная с самых его истоков. Маркс и Энгельс называли крестьян «варварской расой», «варварством среди цивилизации», писали об «идиотизме деревенской жизни». Маркс называл крестьян «неудобным» или «неправильным» классом. Ленин называл крестьян «реакционным классом», классом «с сохраняющимся и… возрождающимся на его основе капитализмом».
[195]
Глава II
Русский крестьянин ничего не знал о существовании русского коммунистического проекта
§ 1. В идеале равенства нет ничего коммунистического
Ленинская гвардия и примкнувший к ним весной 1917 года Л. Д. Троцкий не связывали свои преобразовательные, революционные планы с русским «общинным» или «солидарным» кодом, ибо, как марксисты отдавали себе отчет: в русском крестьянине, в преобладающей части русского населения в душе ничего коммунистического отродясь не было. Не было у них никаких иллюзий и по поводу мощи христианских чувств в русской душе, ибо к моменту революции, как признавал даже их противник, генерал Деникин, русские утратили свою прежнюю богобоязненность.
[196] «Обвал старого религиозного мировоззрения» к моменту революции, как писал в свою очередь Георгий Федотов, «был резок и катастрофичен».
Все русские мыслители, исследующие причины победы большевиков, обращали внимание на настроения русской уравнительности, которые привели русское крестьянство в революцию. Большевики, писал Николай Бердяев, просто пошли за «инстинктивными вожделениями солдат, истомленных непосильной войной и жаждавших мира: крестьян, вожделевших земель помещиков, рабочих, настроенных злобно и мстительно…»
[197] «Большевики осуществили народный идеал черного передела».
[198]
Всем им было очевидно, что за уравнительными настроениями русских крестьян стояло не стремление к уничтожению собственности, но, напротив, стремление к расширению своего надела, своей собственности. В большевистской революции крестьянина привлекала только ее негативная, нигилистическая, разрушительная составляющая, возможность расправы с господской Россией, но отнюдь не ее конструктивная составляющая, не идеал коммунистической организации жизни на земле. Поэтому, настаивал тот же Семен Франк, «как таковой коммунизм фактически не имеет никаких национально-исторических корней в русской народной жизни и в русском миропонимании. Он импортирован с Запада».
[199] «Русский крестьянин, – писал Семен Франк, – как крестьянин вообще, естественно далек от того, чтобы быть социалистом: если даже отвлечься от того, что у русского крестьянина… отсутствует вера в святость права истинной собственности, то следует отметить, что он и психологически и экономически является истинным собственником и не склонен ни к какой социализации (выделено мной. – А. Ц.), когда он помогал коммунистической революции победить, то он менее всего думал о введении коммунистического хозяйственного порядка. Когда русскую революцию хотят объяснить с материалистической точки зрения, то достаточно сказать, что большевики соблазнили крестьян возвращением солдата в деревню и увеличением своей собственности в дележе крупных поместий».
[200] Все нынешние проповедники учения об особой русской коммунистической цивилизации откровенно игнорируют азбучную истину русской революции, а именно тот медицинский факт, что русский крестьянин никогда не мечтал о «коммунистическом хозяйственном укладе и никогда к нему не стремился».
Русским проектом в революции 1917 года был прежде всего проект «разрушения старого мира». Коммунизм как нигилизм действительно был жестко воспринят душой русского народа. И он, этот нигилизм, был сильно выражен в русской революции 1917 года именно в силу невежества народных масс, религиозного кризиса и произошедшей уже к 1917 году глубокой деморализации русского народа. Все дело в том, выражал эту общую для подавляющей части образованной России мысль Николай Бердяев, что «Россия была необъятным и темным мужицким царством, с очень слабо развитыми классами, с очень тонким культурным слоем…».
[201]
