Глава IV
Русским национальным проектом на самом деле был НЭП
§ 1. Восстание русского крестьянина против «военного коммунизма» Ленина
Таким образом, как показал анализ литературных источников, исторических свидетельств, в сознании дореволюционного российского крестьянства не было какого-либо советского, коммунистического проекта. Никто в дореволюционной России, кроме разве что марксистов, не мечтал об организации труда на земле в национальном масштабе, об организации всего производства по единому плану. Именно потому, что Россия не знала своей эпохи Просвещения, не знала культа рационализма, она не могла сама придти к идее коммунизма в том виде, как она была сформулирована у Карла Маркса. В России было действительно много морально-психологических препятствий на пути развития крупного капиталистического хозяйства на земле, в том числе и такое препятствие, как недостаточно укорененное чувство собственности, распределительные настроения, патернализм и т. д. Но правда состоит в том, что в сознании русского человека, а тем более российского крестьянства, не было ничего хоть отдаленно напоминающего тот проект, который воплощали в России большевики, начиная уже с 1918 года, с эпохи «военного коммунизма» – проект трудовых коммун, а позже колхозов. Советский проект, т. е. идея организации труда в общенациональном масштабе по единому плану, на основе единой общенародной собственности от начала до конца является марксистским, западным проектом.
Идеологи особой русской цивилизации уже сейчас навязывают русскому народу идеи, идеалы, которых у него отродясь не было. Реальная, известная в советское время даже школьнику история Октября, история победы большевиков от начала до конца противоречит утверждению того же Сергея Кара-Мурзы, что «советский строй – это реализация цивилизационного проекта, рожденного Россией и лежащего в русле ее истории и культуры»
[287] Не было у русского человека никогда мечты превратиться в винтик одной государственной машины. Даже принцип «один за всех, все за одного», который, с точки зрения Сергея Кара-Мурзы, лежит в основе особой русской духовности, в лучшем случае распространялся на односельчан, вышедших на кулачный бой с соседней деревней. Как я пытался показать выше на основе литературных произведений, посвященных исследования психологии великорусского крестьянина, он, крестьянин, ненавидел «огульный» коллективный труд именно потому, что не хотел на себя лично взвалить ответственность за труд своего соседа. Тем более русский крестьянин не мог и не хотел взвалить на себя ответственность за состояние общества, страны в целом. В том-то и дело, что стереотип советского сознания, сознания связи между жизнью страны и твоей личной жизнью, мог появиться только в такой уникальной системе как общенациональное производство, работающее по общему плану. Вообще, когда читаешь работы сторонников учения об особой русской цивилизации, складывается впечатление, что имеешь дело с людьми, которые абсолютно лишены чувства историзма, не в состоянии увидеть, понять: их стереотипы сознания, их матрица мышления сама по себе утопична.
Самое поразительное, что эта советская, коммунистическая матрица мышления, воспринимающая советский, сталинский колхоз как идеал православного человека, сидит даже в сознании многих нынешних иерархов РПЦ. Свидетельством тому приведенное выше утверждение Всеволода Чаплина, что «труд монашеской общины, когда главное – не столько материальный результат, сколько поддержание братского духа, победа над праздностью, забота о ближнем, то есть результат духовный», всегда был идеалом православного человека. Во-первых, монастырский труд никогда не мог стать идеалом для христианина, ибо Христос ничего не говорит о монастырях. Во-вторых, всегда всем было понятно, что религиозное братство монахов – это удел избранных, всецело посвятивших себя служению Богу, что их образ жизни, а тем более их организация труда не имеет ничего общего с жизнью и трудом простого человека, который имеет детей, вынужден кормить семью. Надо же в конце концов понимать, что монашество и семья, дети – вещи несовместимые, что мотивы труда монаха невоспроизводимы в семье, где речь идет о жизни, будущем близких. Все это банально. Но мне думается, что реинкарнация мифа об особой русской цивилизации как раз и стимулируется желанием перестать думать.
Трагедия России состоит в том же, что послужило одной из главных причин гибели СССР: подавляющему большинству силой был навязан проект ничтожного меньшинства. Подобный проект, проект трудовой коммуны не мог появиться в сознании российского крестьянина, ибо марксистское учение о коммунистическом бесклассовом обществе от начала до конца направлено против традиционного крестьянского труда на земле, против мечты русского крестьянина трудиться вместе со своей семьей на своем собственном клочке земли.
Не могу не сказать, что в споре между Сергеем Кара-Мурзой и Игорем Шафаревичем об идейных истоках советского проекта реальная история на стороне последнего. Именно потому, что коммунистический проект имел чужеземное происхождение, его пришлось воплощать в жизнь путем беспрецедентного насилия, путем открытой, затяжной войны с российским крестьянством.
Идея уравнительности имела, как я уже показал, корни в русском национальном сознании, и это связано с тем, что беднейшее крестьянство в центральной России составляло большинство, до 60 %. Программа эсеров, которая была взята на вооружение большевиками и легла в основу Декрета о земле от 26 октября 1917 года, с приложенным к ней наказом для руководства, составленным из 242 местных крестьянских наказов, действительно декларировала «уравнительное землепользование».
При этом надо учитывать, что близкий к эсерам аграрник-экономист А. В. Чаянов еще тогда, летом 1917 года, при обсуждении эсеровской программы передачи земли крестьянам, обращал внимание: «уравнительное землепользование вовсе не означает, что каждому человеку дается равное количество земли. Уравнительность заключается в том, что каждому трудящемуся на земле дается земли по силам и потребности».
[288]
Несомненно, русский крестьянин был противником крупного капиталистического землепользования, он не хотел стать батраком. Но его крестьянский проект семейно-трудового пользования землей был куда более антагонистичен к большевистским планам создания трудовых коммун на земле, чем к крупным кулацким хозяевам. Все дело в том, что крестьянин, как показали дальнейшие события, был категорический противник коммунистического принципа отмены торговли, перехода к распределению производственной продукции в национальном масштабе, т. е. всего, что составляло сущность коммунистической идеи.
Сама идея безвозмездной передачи помещичьих земель крестьянам имела народное, русское происхождение. Это требование поддерживали не только бедняки, но и середняки, все крестьянство в целом. Но надо понимать, что уже сама ленинская большевистская программа от 14 февраля 1919 года «О социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию», провозгласившая переход от единоличных форм землепользования к товарищеским, то есть советский проект в точном смысле этого слова был встречен в штыки российским крестьянством. В том-то и дело, что философия, лежащая в основе нынешних интерпретаций особой русской цивилизации, философия, утверждающая, что русский работает лучше, когда он работает на общее благо, на «дальних», чем когда он работает на себя, во имя личной выгоды, была сформулирована Лениным в его статье «Очередные задачи советской власти» (1918 год). И как видно из текста этой статьи, проект коммунистической реорганизации труда на земле выводится им, Лениным, из марксистского учения о победе пролетарской революции, учении об особой «пролетарской сознательной дисциплинированности». Все эти идеи, с которыми сегодня Патриарх Кирилл связывает русскость и особую русскую цивилизацию, прежде всего замену конкуренции «соревнованием», сам Ленин выводил из марксистского учения о пролетариате как носителе особой коллективистской духовности. Что касается «русского человека», то с точки зрения Ленина он плохой работник по сравнению с «передовыми немцами».
[289] Но Ленин полагал, что благодаря превращению каждой фабрики, каждой деревни в «производственно-потребительскую коммуну», само осознание того, что производство есть «не частное дело, а важнейшее государственное дело» сделает русского человека сознательным коммунистическим работником.
