— И что же вы не переживаете по поводу наследников? — спросил сэр Бенедикт. — Вряд ли можно ожидать их от женщины в возрасте Анфисы Ксаверьевны.
— Ну а что мне переживать? Наследниками я себя уже обеспечил, хоть и не так основательно, как Калина Ипатьевич.
— В каком смысле?
— У меня ведь трое отпрысков — плоды мимолетной страсти… вернее, страстей. Подрастут — выберу самого смышленого и официально признаю своим. Знаете, это большое заблуждение — заводить детей сразу в семье. А вдруг получившийся из них взрослый вам не понравится? Мой отец, к слову, меня терпеть не может, но вынужден. Нет-нет, вы не подумайте, я всех обеспечу и в обучение отдам, но им по крайней мере будет ради чего стараться.
— Никогда не думал об этом в таком ключе, — честно признался Брут, до глубины души пораженный тем, что кто-то сумел превзойти его в цинизме своих высказываний и поступков.
— Тпр-р-ру! — вдруг звучно перекрыл их беседу возница. — Приехали, барин!
Модест Дионисович подскочил словно каучуковый мячик.
— Я знаю, это не ваш привычный круг общения, но здесь собираются все первостатейный купцы Князьгорода, не чета Маслову, постарайтесь понравиться, — наставительно сказал он доктору.
— Мне нужно не понравиться, а запомниться. И для этих целей я предпринял некоторые приготовления. — Сэр Бенедикт любовно погладил прихваченный с собой саквояж.
VII
Дом купеческого клуба был старым, основательным. Толстые стены, возведенные несколько веков назад, держали плоскую крышу. Внутреннее убранство соответствовало. Надо отдать должное вкусу хозяина: никто не пытался ставить под окна, мало чем отличающиеся от бойниц, воздушной мебели на гнутых ножках и прикрывать простые беленые стены золочеными в розанчиках обоями.
Прямо с порога неподготовленного гостя сбивал с ног и клал на обе лопатки съестной дух. И если бы не стоявший в просторном зале гвалт, стало бы отчетливо слышно, как сэр Бенедикт, рыцарь Британской империи и известный в определенных кругах криптозоолог, сглотнул набежавшую слюну.
Клуб содержался сытно и честно: дубовый, способный вынести любое изобилие стол, знаменитые на весь Князьгород поросята в яблоках и рубленые, словно из одного кирпича со стенами сделанные, завсегдатаи.
Правда, то тут, то там среди парадных красных и синих рубах, подпоясанных расшитыми кушаками, которые, казалось бы, уж лет как с десяток повывелись на городских улицах, мелькали темные, по последней моде скроенные визитки.
В первые же минуты Бенедикт Брут с неудовольствием обнаружил, что ничей взгляд на его персоне не останавливается. Смотрели на него осоловевшие от расстегаев и наливок купцы, смотрели, да не присматривались, принимая за одного из дельцов в черных сюртуках.
— А вон и для нас местечко на этом празднике жизни, — схватил за локоть погрустневшего спутника Модест Дионисович и указал на свободный торец стола, где как раз уже красовался только что выпорхнувший из печи поросенок.
— Я сегодня ужинать не планировал, — сухо сказал сэр Бенедикт, теснее прижимая к себе саквояж.
— Это вы, Беня, зря. — Ушлый «чичероне» уже вовсю подмигивал какой-то смуглянке из цыганского хора. — Тут тому, кто не ест и не пьет, гулять не умеет, доверия нет. Наняли меня, так извольте слушаться. Здесь такие кошельки гуляют, что не нам с вами привередничать.
— Ну что ж, — глубокомысленно молвил криптозоолог, — если надо есть порося, будет им знатный поедатель.
Солидная фраза вдруг закончилась совсем не солидным смешком. Сэр Бенедикт щелкнул замком саквояжа и легким движением вытряхнул на стол красновато-бурый меховой комочек — никто и не заметил.
Обитатель саквояжа прокатился по отполированной сотнями ладоней поверхности, обогнул штоф с водкой, но стукнулся спиной о деревянную плошку с красной икрой и опасливо развернулся, потянул носом воздух…
Аромат, уловленный черной блестящей пуговицей, был неодолим.
— Иногда, чтобы избавиться от одного стресса, надо попасть в еще больший, — удовлетворенно сказал Бенедикт Брут, глядя, как маленький хомячок-троглодит вгрызается в румяный бок запеченного с яблоками поросенка.
Вокруг тут же образовалась стеночка из разинувших рот купцов, которые несколько секунд наблюдали за неведомой тварью, вид когтей и клыков которой какое-то время сдерживал их обиду за поросенка.
Но довольно скоро один из бородачей вспомнил, что несправедливость эволюции была давным-давно исправлена человечеством, и потянул из-за пояса лезвие, превосходившее по длине любого даже самого кровожадного хомяка.
— Позвольте мне. — Сэр Бенедикт в мгновение ока очутился рядом с тем самым догадливым купцом, изъял у него клинок и без тени колебания замахнулся на своего пациента.
Один точный удар — и троглодит отлетел прочь, все еще сжимая в зубах ровно отрезанный кусок свинины.
— Прошу извинить моего друга, он голоден. — Криптозоолог сграбастал ошалевшего хомяка, намертво вцепившегося в добычу, и отправил обратно в саквояж.
Уж после такого-то представления внимание вновь прибывшим было обеспечено.
Бородатые Тит Титычи подсаживались к Модесту Дионисовичу и его необычному спутнику, угощали, расспрашивали, кто-то даже порывался пить на брудершафт.
Тут уж перед сэром Бенедиктом все равно встал нелегкий выбор: упорствовать в своем статусе спортсмена или все же вывести деловые соображения на первый план. Мысли о возможной выгоде победили.
Начали с ароматной черносмородиновки, закусывали десятиярусной кулебякой, дальше пошла рябиновка, жирная до одурения ушица и каплуны. Гремело на заднем фоне цыганское многоголосье.
— Это еще что, вот вчера была стерлядочка в аршин длиной! — вещал с одной стороны купец с лоснящимися щеками и ладонью правой рубил по левой руке размер чудо-рыбины.
С другой стороны раскрасневшийся бородач, держа в руках винный бокал, до краев полный коньяка, попал в ловушку собственного красноречия на середине длинного тоста:
— …процветания Князьгороду, прямых дорог караванам, границ без пошлин, всем толстой мошны, свободной торговли охотным рядам…
— Еще немного — и он раздаст землю крестьянам, а фабрики рабочим, — сыто и оттого, видимо, благодушно заметил сэр Бенедикт, магическим образом растеряв где-то весь свой английский акцент. К сожалению, отметить сей странный момент было некому. Модест Дионисович, несмотря на свою субтильность, тоже не чурался ни стерлядочки, ни полагавшейся к ней рябиновки.
— Мне бы пару тысчонок да новый дворянский особнячок, уж я бы развернулся! — развязавшимся языком выплетал свою сокровенную мечту захмелевший «чичероне». — Здесь что? Труха, пыль, история, старье. Совсем скоро делать дела в Князьгороде станут по-другому. И деньги будут лежать не в карманах полосатых шальвар и за голенищами купеческих сапог, а в сюртуках вон тех темненьких господ, современных коммерсантов. Они здесь только потому, что надо, а лица такие, будто на казнь пришли…
