Тем временем хозяйка дома с любопытством рассматривала своего невольного спасителя.
Костюм визитера был настолько примечателен, что, спроси через пять минут кто-нибудь Анфису Ксаверьевну или того же дворника Сильвестра, как выглядел мужчина, в него облаченный, оба затруднились бы с ответом. Вспомнили бы очки с цветными стеклами, но какого цвета были за ними глаза?
Плащ молодого мужчины держала причудливая фибула, изображавшая, судя по всему, василиска, причем ювелир, ее произведший, вряд ли испытал удовольствие личного общения с этим чудовищем и сильно вдохновлялся образом куриных лап, кои и приделал своему творению.
— Говорю тебе, это упырь… Как есть упырь! — Пронзительный голос Сильвестра, обращавшегося к уличному мальчишке, зачем-то отиравшемуся около коляски, с поразительной четкостью достиг крыльца, но, казалось, разбился о спину визитера, окутанного невозмутимостью не хуже, чем странным плащом.
— Очень приветливый район, — с легким акцентом заметил незнакомец, приподнимая шляпу. — Добрый день, мадам. Я по объявлению о сдаче дома. Разрешите представиться: Бенедикт Брут, сэр Бенедикт Брут.
Анфиса Ксаверьевна, рассмотревшая посетителя еще из окна, нисколько не утратила достоинства, полагавшегося серьезной домовладелице, и, сделав вид, что люди в костюмах летучей мыши заходят к ней буквально через день, а английские рыцари — через два, благожелательно откликнулась.
— Здравствуйте! Анфиса Ксаверьевна Любчик. Ну что же вы, проходите. Милости просим, — поспешила она заманить мужчину в дом, понимая, что в чужом присутствии Калина Ипатьевич не решится продолжить свой брачный ритуал. — Подождите секунду, я только возьму шаль и ключи от главного дома.
Оставив незнакомца под неусыпным оком Глафиры, Анфиса Ксаверьевна вернулась в комнату.
— Прошу меня простить, явился арендатор по объявлению, нужно показать ему дом, — чуть более радостно, чем следовало, воскликнула она, но тут же почувствовала за спиной постороннее присутствие.
— Не утруждайтесь, мадам, я и без того вижу, что он мне подходит. — Человек-летучая мышь впорхнул в комнату вслед за хозяйкой, будто и не слышал просьбы подождать.
За ним в проем сунулась смущенная Глаша.
— Анфиса Ксаверьевна, я им говорю — не велено. А они лезут и не по-нашему лопочут.
Сэр Бенедикт проигнорировал жалобы горничной так, будто и не было у нее замечательного грудного голоса, единственного во всем переулке способного противостоять зычным высказываниям дворника Сильвестра.
— А что у вас здесь? Кабинет? Вэл, вэри вэри вэл. А там? Должно быть, гостевая спальня. — Иностранец с такой дерзостью рыскал по гостиной, что Анфиса Ксаверьевна и ее поклонник минуты две смотрели на него в немом удивлении, прежде чем хозяйка решилась наконец-то прояснить ситуацию.
— Боюсь, вы неправильно поняли… сэр. Сдается не этот дом, а большой, за зеленой изгородью.
Визитер не только не понял, но, кажется, еще и не желал ничего слушать.
— Ноу-ноу-ноу, мне все решительно нравится. Я возьму эти кабинет и спальню, гостиная и столовая пусть будут в общем пользовании. А верхние комнаты можете оставить себе, — с непоколебимой уверенностью делил он чужую недвижимость. — И пожалуй, полный пансион — это как раз то, что мне нужно.
— Позвольте, сударь… — не выдержал наконец Калина Ипатьевич, ибо еще пять минут назад сам рассчитывал на полный пансион в исполнении Анфисы Ксаверьевны.
— Я не против соседей, если они чистоплотны, аккуратны и не держат мелких животных, — милостиво «позволил» сударь. — Личные вещи из этих комнат вам придется убрать, телеги с моей обстановкой уже в пути.
«Да он же сумасшедший!» — догадалась вдруг Анфиса Ксаверьевна. Теперь стал понятен и странный черный наряд — видно, смерть кого-то из близких родственников сильно ударила по психике незадачливого англичанина.
— Сочувствую вашей утрате, — скромно сказала женщина, рукой останавливая Калину Ипатьевича, готового ринуться на защиту своей будущей невесты.
— Моей утрате? — несказанно удивился иностранец.
— Такой глубокий траур, — хозяйка дома указала на одежду визитера, — носят только по близкому родственнику. Будет очень нетактично поинтересоваться, кого вы потеряли?
— Веру во все разумное человечество я потерял. И да, оно до какой-то степени со мной в родстве. — Губы англичанина изогнулись в коварной полуусмешке. — Представляете, мой бывший домовладелец, сам, по собственной воле, отказался от ренты в двести рублей в месяц, а теперь и вы не хотите сдать мне комнаты! Просто уму непостижимо!
Анфиса Ксаверьевна пару раз хлопнула прелестно изогнутыми ресницами и за два этих мгновения успела произвести в своей ладной головке некоторые нехитрые вычисления. По всему выходило, что комнаты нижнего этажа во флигеле были ей не так уж и нужны, примерно так же, как и ухаживания Калины Ипатьевича. Бедняга все еще мял в руках картуз, надеясь, что недоразумение вот-вот разрешится, но судьба его была уже предопределена. Хозяйка дома назначила «недоразумением» его, Калину Ипатьевича, а не этого невесть откуда взявшегося иностранишку.
— А знаете… — ласково протянула вдова.
— Сэр Бенедикт, — подсказал человек в черном. — Но для вас, мадам, просто Бенедикт, коль скоро я собираюсь остановиться под вашей крышей.
— Анфиса Ксаверьевна. — Женщина с готовностью протянула новому жильцу ручку, которая так и не досталась купцу. — Знаете, Бенедикт, мне нравится ваше чувство юмора. Думаю, мы подружимся. Прикажите своим слугам перевозить вещи.
Похоже, такого комплимента новому жильцу не перепадало давно, потому что он запнулся, закашлялся, будто в горле у него слегка запершило, и немного сдержанно, но чего еще ждать от иностранца, сказал:
— Спасибо, Анфиса Ксаверьевна. Тогда я сейчас же пошлю мал’чика. — Полы плаща снова взметнулись, и Брут полетел из дома вон, унося в клюве победу над несчастным Калиной Ипатьевичем.
— Я тоже, пожалуй, пойду, — сказал раздавленный купец второй гильдии, — не буду мешать вашим хлопотам.
— Вы так чутки, мой друг, — взмахнула ресницами Анфиса Ксаверьевна, пытаясь сгладить неловкость и не выдать своей радости.
— Но я еще зайду! — с отчаянием воскликнул неудачливый ухажер. — Мне непременно надо договорить с вами наедине!
Домовладелица томно вздохнула, втайне проклиная себя за излишнюю мягкость.
II
— Убрать. Убрать, — только и командовал жилец, более пристально осматривая свое новое место обитания. Его одобрения не заслужили ни вышитые подушечки, ни даже прелестные шторы с фестончиками.
Хозяйка дома вместе с горничной безропотно снимала и прятала то, что можно было спрятать немедленно.
— Ох, Анфиса Ксаверьевна, матушка, — гулким басом зашептала Глафира, собирая с комода любовно вышитые розочками салфетки. — А вдруг тать какой али душегубец?
