— Вы согласны? — не выдержал затянувшегося молчания сэр Бенедикт и с тревогой посмотрел на Анфису Ксаверьевну.
— Соглашайся, голубчик, соглашайся, — заворковала та. — Где ты еще найдешь такое жалованье? Да и Глафира готовит так, что пальчики оближешь.
— Договор так договор, — с видимым безразличием пожал плечами Лутфи, чтобы не вызвать ни у кого подозрений. Теперь бы главное — до нотариуса добраться побыстрее, да без приключений. А там хоть трава не расти — год безбедной жизни ему обеспечен!
Доктор Брут, по счастью, тоже торопился. Он ударил в ладони и радостно воскликнул:
— Вот э вандерфул дэй! Анфиса Ксаверьевна, велите Глафире принести мой сюртук. Мы отправляемся сейчас же!
— А то потом у доктора много пациентов, — снова многозначительно кашлянув, уточнила хозяйка.
Лутфи, увлеченный подсчетами и мечтами о собственном будущем, этой заминки не заметил.
III
Макар Мартынович Скоромыслов, нотариус весьма и весьма степенного вида, с удивлением переводил взгляд с одного посетителя на другого. Виданное ли дело: просить о нотариальном заверении договора найма слуги! Не часто встретишь такую парочку, как эти двое, что сейчас сидели перед ним. Первый господин, по-видимому, человек высшего света. Одет, правда, как опереточный злодей, которого Скоромыслов недавно видел на афишах перед художественным театром: черный костюм, черные волосы (уж очень не хватало усиков), цилиндр, пальцы в перстнях, длинный зонт с ручкой в виде гончей и, смех сказать, круглые очки с зелеными стеклами на носу. Ну что ж, отсутствие всякого вкуса встречается и в дворянском обществе. Рядом с франтом стоял, не смея сесть, простой рабочий парнишка, загорелый до черноты, с русыми вихрами, немного крючковатым носом и раскосыми семечками глаз, выдававшими в нем примесь не то татарской, не то бурятской крови. Макар Мартынович хорошо знал эту породу: вот вроде и лицо открытое, и вид простодушнее некуда, а палец такому в рот не клади — вон как зенки поблескивают.
— Господа, вы уверены, что заверение договора у меня — это необходимая мера и вы четко представляете себе все последствия данного действия? — в который раз уточнил нотариус.
— Вполне, — сухо обронил господин в очках.
Паренек часто закивал.
Скоромыслову стало кристально ясно, что ни тот ни другой понятия не имеют о возможных последствиях своей затеи. Но ведь если ж объяснять, это сколько времени уйдет? Макар Мартынович со вздохом посмотрел на часы: обед скоро. А в ближайшем трактире сегодня с утра манты лепили. Ну и черт с ними! Не с мантами, конечно же, не с мантами, как можно-с? Если на одну чашу весов положить блюдо с мантами, присыпанными мелко нарезанной зеленью, а на другую — судьбу этих двоих, то выбор для Скоромыслова был очевиден. Макару Мартыновичу иногда даже казалось, что человек с его тысячелетней эволюцией был нужен Создателю единственно с целью изобретения рецепта мантов. А посему, коль уж формальности соблюдены и от инструкций (о, от этих божественных инструкций!) нотариус не отклонился, то странной парочке впредь будет наука.
— Тогда прошу вас при мне поставить подписи на договоре найма. Еще раз напоминаю, что о нарушении данного соглашения мне станет известно незамедлительно и виновный ответит по всей строгости закона.
Никто, казалось, не придал его словам ни малейшего значения. Опереточный злодей размашисто, с закорючками, начеркал на бумаге два слова на латинице. Нотариус ожидал, что раскосый паренек в противовес сему безобразию поставит корявый крестик, но тот медленно и аккуратно написал свою фамилию и инициалы. Прав оказался Скоромыслов, молодчик этот не так прост! И ладно, прочь лишние мысли — время заняться делом.
— А теперь, господа, закончим процедуру. Прошу, протяните ваши левые руки.
Нотариус взял своих клиентов за запястья, будто мерил пульс, прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Для франта, похоже, сама процедура была не в новинку, а вот парнишка широко раскрыл глаза, когда тонкая светящаяся нить начала обвивать руки клиентов, будто бы стремясь навсегда пришить их друг к другу.
— Скрепленное словом трех честных людей да будет нерушимо, — Макар Мартынович скороговоркой пробормотал заученную еще в студенческие годы абсолютно необязательную формулу, и нить, замкнувшись своими светящимися концами, исчезла.
— И почему основную часть людской массы составляют восторженные идиоты? — уронил в пространство риторический вопрос сэр Бенедикт, спускаясь по ступеням нотариальной конторы. Лутфи только удивленно вскинул взгляд на доктора, и тот продолжил: — Нет, я вовсе не о господине нотариусе, он-то как раз молодец: стряс с меня кругленькую сумму за свои услуги, не вникая в подробности, — так и кошелек набит, и совесть не ворочается. Говоря об идиотах (а, чувствую, говорить о них с этих пор мне придется часто), я подразумеваю и буду подразумевать в дальнейшем прежде всего вас, мой наивный сребролюбивый друг. Честное слово, кажется, Глафира петуха на суп и то выбирает придирчивей и дольше, чем вы выбирали себе сегодня место службы.
Криптозоолог наигранно засмеялся.
— И за что мне все это? Ну что вы смотрите, словно теленок на мясника? Скажите уже что-нибудь.
— Что сказать, барин? — пролепетал Кусаев, ошарашенный такой внезапной переменой в своем работодателе.
— И правда, что тут говорить? Знаете, почему мне пришлось ради договора с вами, простофилей, тащиться к нотариусу? — Франт любовно потер набалдашник зонта, вырезанный в виде головы гончей. — Потому что еще ни один слуга не продержался у меня дольше месяца.
— Что с ними стало? — дрожащим голосом спросил Лутфи, чувствуя, как голова наливается знакомой сонной тяжестью. Только не сейчас! Только не приступ! Поскорее бы спуститься с опасной лестницы!
— О, а я смотрю, вы хладнокровны, как никто другой. — Сэр Бенедикт застыл на нижней ступени и не без любопытства повернулся к своему слуге, прокручивая трость затянутыми в перчатки пальцами. — Последний из них разбил себе голову о каменный парапет… сам, сознательно — тремя точными ударами.
Тут молодой человек не выдержал, оттолкнул разглагольствующего Брута и в три прыжка слетел с лестницы. Последним, что он запомнил, прежде чем сознание покинуло его, был возмущенный окрик доктора:
— Бежать бесполезно! У нас договор!
А затем Лутфи оказался в кромешной темноте, за мгновение до этого почувствовав удар собственного тела о землю.
Когда молодой человек снова открыл глаза, в поле его зрения тут же возникло бледное вытянутое лицо криптозоолога.
— Нарколептик! — верещал Брут и хватался за шею. — Меня, МЕНЯ брил нарколептик!
Кусаев даже как-то не удивился, что новый хозяин так быстро определил его мудреный диагноз. Наоборот, по-глупому обрадовался — несмотря на скверный характер, доктор оказался сведущ в своем деле.
— Бенедикт, прекратите истерику, — раздался спокойный голос Анфисы Ксаверьевны, из чего Лутфи сделал вывод, что, пока он спал, его тело успели перевезти от нотариуса обратно во флигель на Пекарском. — Заметьте, мы с вами сами не задали этому несчастному ни единого вопроса о его здоровье.
