— Ну что, Бенедикт, все еще не наигрались?
Брут пробурчал нечто неразборчивое и стал сосредоточенно добривать вторую половину лица. Домовладелица поставила поднос на стол и, обернувшись к Лутфи, заметила:
— Вся прелесть контракта, который вы заключили, не только в том, что доктор может вести себя как ему вздумается, но и в том, что ты можешь отвечать ему тем же, не рискуя быть уволенным…
— А, дэм’ит! — Сэр Бенедикт аж порезался. — Анфиса Ксаверьевна, не хотите начать колонку вредных советов для прислуги в «Князьгородском вестнике»? Я вас порекомендую, главный редактор недавно лечил у меня свою саламандру.
Женщина лишь подмигнула Луту, словно непоседливая школьница, и выскользнула за дверь, бросив на прощанье:
— Наслаждайтесь обществом друг друга, господа.
— Знает, что я ей слова сказать не могу, и пользуется… — беззлобно бубнил хозяин себе под нос, пытаясь остановить кровь из пореза на щеке.
Действительно, ругаться с арендодателем самоубийственно, особенно когда никто другой не спешит распахнуть тебе двери собственного дома. Феликс Рафаилович Любчик, имя которого значилось на табличке при входе в особняк, при жизни приходился Анфисе Ксаверьевне мужем и завещал свой дом сыну и наследнику, по малолетству еще не вступившему в права.
— Полотенце, — не глядя в сторону слуги, скомандовал сэр Бенедикт. Лутфи прищурил свои и без того узкие глаза и протянул в его сторону полотенце, но при этом не сделал ни шага, чтобы отойти от стены. Пальцы доктора несколько раз схватили воздух, прежде чем он отвлекся от зеркала и грозно посмотрел на молодого человека. — Кусаев, вы прилипли? Вода и мыло в этом доме пока еще бесплатны — не пренебрегайте.
— Пять минут назад вы приказали стоять так, чтобы на вас не упасть. Нестыковочка-с. — Лутфи и сам не знал, откуда в его речи взялось это шипящее «с». На самом деле он всего лишь хотел сказать, что один приказ противоречит другому, но не нашел для этого иных слов. Выдержке парня можно было позавидовать: в подобной ситуации восемь из десяти его сверстников не выдержали бы изумленной ярости во взгляде Брута.
— Вот как? — Криптозоолог тоже прищурился, встал, выдернул у слуги полотенце из рук. — У вас присутствует чувство юмора, Кусаев. Это хорошо. Чувство юмора — это признак здоровья личности, а то, признаться, вчера я в вас сомневался.
В этот день доктор собирался навещать пациентов в собственном экипаже, поэтому Лутфи встал пораньше и приготовил все к выезду. Пусть его расторопность и осталась неотмеченной хозяином, но оказалась очень кстати, когда с самого утра к ним в дом прибежал мальчишка-посыльный с краткой запиской от очередного клиента. Так что благодаря стараниям камердинера (иногда Кусаев пробовал называть себя именно так) выехать смогли немедленно.
Правда стоило Луту прикоснуться к вожжам, как их тут же подцепил зонт криптозоолога, с которым тот, похоже, не расставался в любую погоду.
— Кусаев, вы мне бросьте эти свои суицидальные наклонности! — Сэр Бенедикт медленно натянул на руки шикарные черные замшевые перчатки и взялся за вожжи сам.
Ехать оказалось не так уж далеко. Дом генерала Кайманова представлял собой одиозное здание, построенное в одном из древнейших и распространеннейших стилей «завидуй и бойся». Но надо отметить, что зданию лет было больше, чем могло бы быть сейчас его хозяину, поэтому сие архитектурное бахвальство, скорее всего, не имело к высокопоставленному сановнику никакого отношения. Зато ливрея дворецкого, расшитая без всякой меры золотом и галунами, являлась недвусмысленным намеком на личность хозяйки.
Намек не замедлил оправдаться, когда генеральша не побрезговала лично выйти и поприветствовать прибывшего доктора. Тщательно уложенные локоны, платье, в котором многие не постеснялись бы прийти на званый вечер, и чересчур яркие губы, вызывающие подозрение, что их коснулось такое запретное в высших кругах средство, как помада. Вообще, криптозоолога встречали на редкость единодушно: домашняя челядь только что не размахивала разноцветными флагами, как во время торжественного проезда государя императора по Дубовому проспекту. Слуги застенчиво выглядывали из-за колонн, балюстрад, дверей, окон и достаточно громоздких предметов интерьера. Полюбоваться на экзотического доктора также вышли генеральские дети: мальчик лет двенадцати и девочка не больше семи, а с ними их учитель и гувернантка. Сэр Бенедикт, польщенный подобным вниманием к собственной персоне, чопорно поклонился:
— Ваше превосходительство, позвольте отрекомендовать себя: Бенедикт Брут. Для меня большая честь, что вы соблаговолили встретить меня лично.
— Ах, сэр Бенедикт, ну что вы, какой вы скромник! — жеманно махнула рукой генеральша то ли на Брута, то ли прогоняя слуг, которые поспешили скрыться, если не из помещения, то хотя бы с глаз хозяйки. — Модные салоны полнятся самыми фантастичными рассказами о вас! Вы становитесь знамениты! Да и дети хотели посмотреть на «чудовищного доктора»! Милые проказники так вас и прозвали! Прелестно, не правда ли?!
Поверьте, автор не сошел с ума на почве любви к восклицательным знакам, просто голос светской дамы в конце каждой фразы взлетал до таких невообразимых высот, что эти восторженные знаки буквально повисали в воздухе. Еще немного — и герои перестали бы видеть друг друга в лесе их точек и вертикальных линий.
Сэр Бенедикт, конечно же, тоже не мог не слышать этих восклицаний и поэтому, напыжившись от воображаемой популярности (откуда ему знать, что генеральша разговаривала в такой тональности даже с лакеями), старался сохранить хотя бы иллюзию неприступности.
— Весьма польщен.
— Сэр Бенедикт, а это правда, что вас посвятила в рыцари сама английская королева?!
— Да, королева Виктория — славная старушка, — небрежно бросил Брут, растерявший остатки совести в лучах собственной славы.
— Ах, какая прелесть! Как волнительно!
— Forgive me my intrusion, sir, — внезапно подал голос учитель, до этого незаметной тенью стоявший за плечами своих воспитанников, — but I must notice that your Russian is too fluent for a foreigner.[1]
Казалось, за плечами сэра Бенедикта кто-то погасил источник света. Криптозоолог напрягся и со сдержанно-ядовитой улыбкой спросил:
— Мау I ask the great linguist, what country is so blessed to be his Homeland?[2]
— Deutschland, sir.[3]
— Hmm, I say, your English is too good for a burger.[4]
— Wish I could say the same,[5] — не остался в долгу немец.
Мужчины смерили друг друга долгими пронзительными взглядами, которые, к счастью, были вовремя прерваны не менее пронзительным смехом хозяйки.
— Ах, это так мило, когда иностранцы встречаются друг с другом на чужбине! Их буквально невозможно оторвать друг от друга!
Лутфи нервно переступил с ноги на ногу — ему тоже показалось, что скоро сэра Бенедикта невозможно будет оторвать от этого немчика, потому что доктор явно собирался вцепиться в него зубами не хуже призового ротвейлера. Генеральша, ведомая безошибочным инстинктом человека, съевшего не одного ротвейлера на светских вечерах, подошла к криптозоологу, сверх меры раскачивая богатым подолом, и взяла под руку.
